Название:
Автор: Этельберта
Бета: Скрытный козодой
Размер: драббл, 539 слов
Пейринг/Персонажи: Курфейрак
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Предупреждения: расчленёнка
Краткое содержание: Курфейрак очень любит играть
читать дальшеУбивать людей весело! Это как . Как несколько любимых игр его друзей. Начинает всегда Анжольрас, и это справедливо — он же лидер. Он любит психологические игры, но не любит девушек, и Курфейрак не делится с ним своим вариантом. Но сам он всегда превращается в Анжольраса, когда только заходит в клуб и изучает девушек: кому нужна лесть, кому остроумие, а кому загадочность с легким налетом байронизма. Затем приходит черед "Займи стул" — игры Баореля, только роль стула выполняет выбранная девушка. Легль терпеть не может эту игру: он постоянно спотыкается о стул, или промахивается мимо него, или сталкивается с соперником. Поэтому воображаемый Легль отказывается играть и предпочитает подходить к одиноким: и внимания меньше привлекает, и заинтересовывать легче. Анжольрас и Баорель в голове Курфейрака постоянно возмущаются из-за этого: один утверждает, что тогда психология совсем не нужна, а второму скучно играть без соперников. Затем включается Фейи со своими "Почти-городами": по переделанным правилам всегда нужно отвечать на последнее слово, сказанное девушкой, чтобы она видела, что ты ее слушаешь. Это скучно: Курфейрак знает слишком много слов и не стесняется их произносить, он не может проиграть в эту игру в принципе, но Фейи и девушкам нравится. Ради них Курфейрак почти полностью уступает свое сознание Фейи, а сам отдается любимому развлечению Грантера, который готов играть во что угодно, лишь бы выпивки было побольше. Следующий на очереди – Жоли с игрой в докторов. Девушки тоже любят эту игру. Во всяком случае, они всегда соглашаются проверить горло и прослушать легкие, спрятавшись за углом какого-нибудь здания от случайных прохожих — ведь доктор обязан соблюдать врачебную тайну.
Когда девушка лежит неподвижно, приходит время Комбефера. В детстве он обожал конструкторы, за что Курфейрак его почти ненавидел. Теперь Комбефер редко играет в них, но Курфейрак наконец понял всю их прелесть. Он аккуратно раскладывает внутренности девушки на ее груди, соединяя их в причудливые узоры. Сердце можно положить рядом с печенью и прижать друг к другу. У них не совпадают края, и в проемы приходится класть часть кишок. Но так даже лучше, потому что свернутые кишки портят всю картину, а развернутые получаются слишком длинными. Правда, иногда Курфейрак специально оставляет пустоту и заливает туда кровь — получается , а свернутые в спираль кишки играют роль лепнины по краям. Но он редко так делает: слишком сложная композиция, которую приходится оборачивать еще волосами, чтобы кровь не протекала. А Курфейрак не любит стричь волосы девушкам: у него никогда не получается сделать ровно. Зато иногда, когда достаточно времени, он вырезает желчный пузырь. Это кропотливая и скрупулезная работа, и надо успеть его перевязать, прежде чем вытечет вся желчь, но если удается это сделать, то разложенные внутренности становятся похожи на клубничный пирог с долькой киви наверху.
Время Прувера наступает в самом конце. Он любит добрые игры, где невозможно выиграть: «Крокодил», сочинение стишков на выбранную тему и еще какая-то безобидная чепуха, в которую хорошо играть с пьяными друзьями. Когда картина на груди девушки полностью готова, Курфейрак обязательно посвящает ей небольшое стихотворение, составленное из заранее загаданных — еще в клубе — слов. На следующий день он читает эти стихи Пруверу, и если другу не нравится, то Курфейрак приходит на могилу — он никогда не теряет своих девушек после первого раза — и придумывает новые. В первые несколько раз Прувер ласково улыбался и говорил, что это просто набор слов, но теперь он признает, что у Курфейрака есть поэтический дар. И Курфейрак не собирается его забрасывать.
Название: Потерянный Рай
Автор: Этельберта
Бета: Джайа
Размер: мини, 1346 слов
Пейринг/Персонажи: Гаврош
Категория: джен
Жанр: AU, ангст, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: по заявке с инсайда, АУ про взрослого Гавроша, который пережил баррикаду
Примечание/Предупреждения: смерть персонажа
читать дальшеУ каждого свой Рай.
Рай Гавроша похож на Венсенский Лес, каким он бывает в теплые июньские дни: когда на небе нет ни облачка, когда несколько дней назад прошли последние майские грозы, и земля уже успела высохнуть и согреться, но все еще дышит свежестью; когда на волю пробиваются первые травинки, такие чистые и ярко-зеленые, что кажется, будто откусишь стебель — и потечет сок, и приходится сдерживаться, чтобы не сорвать их; когда солнце светит ласково, и можно подставить лицо под его лучи и не зажмуриваться.
Гаврош любил такие дни. Он часто забирался вглубь леса, куда почти не заходили посетители, валялся на траве, смотрел сквозь сорванный листок на зеленоватое солнце, слушал негромкое журчание воды. Лес был его Раем, в который он попадал каждый год... все двенадцать лет, которые он прожил.
Каждый следующий июнь он вспоминал зимние вечера 27-го в «Мюзене», когда среди Друзей азбуки еще не было Баореля, когда Анжольрас еще стеснялся выступать перед плохо знакомыми людьми и не успел познакомиться с Фейи, когда Жоли еще не наткнулся недалеко от своего дома на Легля (который забыл ключ от дома и адрес подруги, куда ушла его возлюбленная, и замерзал на морозе). Той холодной зимой независимые гамены сбивались в тесные кучки, чтобы было хоть немного теплее, и сидели под мостами, тесно прижавшись друг к другу. В таком состоянии их и нашел Комбефер, заметивший, что мальчишки ведут себя слишком непривычно. Он привел их в «Мюзен», где долго рассказывал о сохранении энергии, о мальчике, который замерз насмерть, о каких-то греках, которые что-то знали об этом. Гаврош сначала слушал с интересом, но потом догадался спросить, в каком департаменте живут греки, и, узнав, что они вообще из другой страны, презрительно отвернулся — что эти нефранцузы могут знать о Франции, а тем более о Париже? Комбефер растерялся, оглянулся на засмеявшихся друзей и внезапно предложил гаменам научить их читать и писать. Они согласились: кто-то из-за теплого кафе, кто-то из-за еды, которую Грантер заказывал как закуску к своему вину, но никогда не ел, а Гаврош ради историй Комбефера и Анжольраса о прекрасном будущем и Рае на земле. Тогда он больше всего боялся, что с Раем что-нибудь случится, и, когда он умрет, он попадет в какое-нибудь другое место, совсем не похожее на его Лес. Комбефер смеялся и говорил, что Рай вечен, и ничто не способно его разрушить.
Он ошибался. Хватило всего одной ночи, чтобы Рай перестал существовать. Гаврош не видел этого момента — просто не мог видеть — и не знал, когда все изменилось: возможно, когда Комбефер не успел обменять Жана на пленного жандарма, или когда неизвестный юноша закрыл Мариуса от пули, или когда у самого Гавроша закружилась голова и он подумал, что может взлететь, только внезапно подогнулись колени, и вдалеке раздался отчаянный крик Курфейрака. Гаврош не знал, когда исчез Рай, но, когда он открыл глаза, он уже знал, что не сможет любить лес по-прежнему.
К кафе он пришел только на третий день. Там уже было чисто — никаких следов баррикады или пятен крови на земле, о восстании говорила только отсутствовавшая дверь кафе и пустое помещение без столов и стульев.
— Мы отомстим за них! — громко выкрикнул его младший найденыш, Ури, вскидывая сжатую в кулак руку, но Мишу тут же зажал ему рот грязной ладошкой и настороженно оглянулся по сторонам.
Они отомстили.
В апреле 1834 Гаврош одним из первых узнал о демонстрации рабочих в Лионе. Мальчишка, на ходу крикнувший эту новость, успел также сообщить, что он спешит к мсье Арману Марра, главному редактору «Трибюн», который неплохо платит за важные известия. Гаврош бросился за ним: не из-за монетки в пару су, а потому что о мсье Марра, участнике Июльской революции, он слышал еще от Анжольраса и знал, что «Трибюн» несколько раз предоставляла свою типографию для печати листовок. Главный редактор не подвел и на этот раз: выслушав новости, он приказал запрягать свою карету, и через несколько минут уже направлялся в Лион, сам управляя лошадьми. Гаврош, Мишу и Ури примостились на заднике. Они приехали слишком поздно, когда центр города уже был перекрыт воинскими частями, и им пришлось остаться на окраине. Ночью Гаврош предложил совершить вылазку в город, передать рабочим план наступления на телеграф, который можно было захватить только одновременно с двух сторон. Ему пытались запретить — говорили, что военные убивают даже детей, что они взрывают дома, что в центре города горят костры, через которые невозможно пробраться, Ури рыдал, что не хочет, чтобы Гаврош снова погиб. Положение спас Мишу, отвлекший внимание своим предложением сходить на другие окраины города, а Гаврош тем временем успел сбежать. В этот раз он был умнее и уже не пел, а молча залезал на крыши, уже не выпрямлялся в полный рост, а продвигался ползком, уже не смеялся в лицо солдатам, а прятался от дозорных за трубами. План «предместников» был одобрен, а Гаврошу, которого знали обе восставшие стороны, дали мушкет и поручили идти в первых рядах. Телеграф захватили меньше, чем за два часа: две группы ткачей, к которым ходил Мишу, отвлекли на себя внимание, позволяя остальным застать связистов врасплох. Восставшие ликовали: теперь лионский гарнизон не мог попросить помощи у столицы, зато мсье Марра связался с Кавиньяком, и в Париже пообещали поддержать революцию. Гавроша называли героем, качали на руках и даже отдали половину захваченных в типографии пуль, взяв обещание, что он будет расходовать их более экономно. Гаврош улыбался, принимал поздравления, распевал Марсельезу, но обещание не дал — жандармы разрушили все, что у него было, и он не собирался их щадить. По этой же причине он отказался отправиться в близлежащие деревни для агитации крестьян, хотя и сам прекрасно понимал, что ребенок вызовет в сельчанах большее участие, чем рабочие. Вместо него за город отправились его приемыши, а сам Гаврош возглавил налет лионских мальчишек на холм Фурвье. Военные, у которых были пушки и винтовки, отказались стрелять в безоружных, как они полагали, детей даже поверх голов, позволив им подобраться на расстояние мушкетного выстрела. Когда войска поняли, что мальчики не так безобидны, как кажется, было уже поздно. При захвате холма погибла почти треть лионских беспризорников, но выжившие смогли установить свое знамя, ярко-красное от крови несшего его мальчишки, а Гаврош лично убил капитана, командовавшего обороной. Глядя на развороченное лицо военного, он вспомнил аккуратную дырочку в своем плече и подумал, что ему стоит повысить меткость стрельбы.
На следующий день Гаврошу и остальным восставшим пришлось снова вернуться на холм: генерал Эймар пустил в ход артиллерию и претворил в жизнь свое обещание утопить бунт в крови. В плен попали мсье Марра и Шарль Лагранж, общепризнанный лидер восстания, которые отказались отступать. Гаврош хотел остаться с ними, но его оглушил успевший вернуться Мишу.
— Ты смог бы убить не более двух человек, — рассудительным тоном заявил девятилетний найденыш, когда Гаврош очнулся и узнал, что большинство восставших убито, а остальные захвачены в плен. — А так ты остался в живых, и отомстишь всем.
Вернувшись в Париж, они смогли установить связь с мсье Марра, связаться с английскими друзьями Кавеньяка и устроить двадцати восьми пленникам побег за границу.
С тех пор прошло четырнадцать лет. Гаврош и его приемыши успели поучаствовать в «Обществе времен года», в котором Гаврош был «весной» — одним из шестнадцати руководителей Общества, а Мишу — его «июлем», его ангелом Милосердия, единственным, к чьим просьбам Гаврош прислушивался хоть иногда. После разгрома Общества они убегали по парижским переулкам, и во время погони был тяжело ранен Ури. Им пришлось спуститься в канализацию, где через два дня у Ури началась гангрена, и Гаврош убил его собственной рукой, понимая, что невозможность позвать врача и даже просто выйти на улицу за водой, только продлит страдания его приемного сына.
— Мы обязательно вернемся за тобой и похороним, как следует, — пообещал Мишу, закрывая глаза брата, но Париж был наводнен воинскими частями и, когда они смогли вернуться через две недели, от Ури уже не осталось и следа.
В сентябре 1845 Мишу сказал, что неурожаи вызовут волнения, и оказался прав. В августе 1847 уже никто не сомневался в близости революции, и Гавроша все чаще стала посещать мысль, что это будет его последним восстанием. Несколько месяцев назад ему исполнилось двадцать семь лет, он был одним из самых известных революционеров в Париже. Его уважали рабочие и опасались жандармы. Его называли непримиримым врагом монархии, верным сыном Республики, Ангелом Смерти. За глаза о нем говорили, что он приносит кровавые жертвы теням из своего прошлого, а в глаза восхищались его преданностью друзьям, за которых он все продолжает мстить. Гаврош только усмехался. Да он мстил, но мстил он за свой потерянный Рай.
Автор: Этельберта
Бета: Скрытный козодой
Размер: драббл, 539 слов
Пейринг/Персонажи: Курфейрак
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Предупреждения: расчленёнка
Краткое содержание: Курфейрак очень любит играть
читать дальшеУбивать людей весело! Это как . Как несколько любимых игр его друзей. Начинает всегда Анжольрас, и это справедливо — он же лидер. Он любит психологические игры, но не любит девушек, и Курфейрак не делится с ним своим вариантом. Но сам он всегда превращается в Анжольраса, когда только заходит в клуб и изучает девушек: кому нужна лесть, кому остроумие, а кому загадочность с легким налетом байронизма. Затем приходит черед "Займи стул" — игры Баореля, только роль стула выполняет выбранная девушка. Легль терпеть не может эту игру: он постоянно спотыкается о стул, или промахивается мимо него, или сталкивается с соперником. Поэтому воображаемый Легль отказывается играть и предпочитает подходить к одиноким: и внимания меньше привлекает, и заинтересовывать легче. Анжольрас и Баорель в голове Курфейрака постоянно возмущаются из-за этого: один утверждает, что тогда психология совсем не нужна, а второму скучно играть без соперников. Затем включается Фейи со своими "Почти-городами": по переделанным правилам всегда нужно отвечать на последнее слово, сказанное девушкой, чтобы она видела, что ты ее слушаешь. Это скучно: Курфейрак знает слишком много слов и не стесняется их произносить, он не может проиграть в эту игру в принципе, но Фейи и девушкам нравится. Ради них Курфейрак почти полностью уступает свое сознание Фейи, а сам отдается любимому развлечению Грантера, который готов играть во что угодно, лишь бы выпивки было побольше. Следующий на очереди – Жоли с игрой в докторов. Девушки тоже любят эту игру. Во всяком случае, они всегда соглашаются проверить горло и прослушать легкие, спрятавшись за углом какого-нибудь здания от случайных прохожих — ведь доктор обязан соблюдать врачебную тайну.
Когда девушка лежит неподвижно, приходит время Комбефера. В детстве он обожал конструкторы, за что Курфейрак его почти ненавидел. Теперь Комбефер редко играет в них, но Курфейрак наконец понял всю их прелесть. Он аккуратно раскладывает внутренности девушки на ее груди, соединяя их в причудливые узоры. Сердце можно положить рядом с печенью и прижать друг к другу. У них не совпадают края, и в проемы приходится класть часть кишок. Но так даже лучше, потому что свернутые кишки портят всю картину, а развернутые получаются слишком длинными. Правда, иногда Курфейрак специально оставляет пустоту и заливает туда кровь — получается , а свернутые в спираль кишки играют роль лепнины по краям. Но он редко так делает: слишком сложная композиция, которую приходится оборачивать еще волосами, чтобы кровь не протекала. А Курфейрак не любит стричь волосы девушкам: у него никогда не получается сделать ровно. Зато иногда, когда достаточно времени, он вырезает желчный пузырь. Это кропотливая и скрупулезная работа, и надо успеть его перевязать, прежде чем вытечет вся желчь, но если удается это сделать, то разложенные внутренности становятся похожи на клубничный пирог с долькой киви наверху.
Время Прувера наступает в самом конце. Он любит добрые игры, где невозможно выиграть: «Крокодил», сочинение стишков на выбранную тему и еще какая-то безобидная чепуха, в которую хорошо играть с пьяными друзьями. Когда картина на груди девушки полностью готова, Курфейрак обязательно посвящает ей небольшое стихотворение, составленное из заранее загаданных — еще в клубе — слов. На следующий день он читает эти стихи Пруверу, и если другу не нравится, то Курфейрак приходит на могилу — он никогда не теряет своих девушек после первого раза — и придумывает новые. В первые несколько раз Прувер ласково улыбался и говорил, что это просто набор слов, но теперь он признает, что у Курфейрака есть поэтический дар. И Курфейрак не собирается его забрасывать.
Название: Потерянный Рай
Автор: Этельберта
Бета: Джайа
Размер: мини, 1346 слов
Пейринг/Персонажи: Гаврош
Категория: джен
Жанр: AU, ангст, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: по заявке с инсайда, АУ про взрослого Гавроша, который пережил баррикаду
Примечание/Предупреждения: смерть персонажа
читать дальшеУ каждого свой Рай.
Рай Гавроша похож на Венсенский Лес, каким он бывает в теплые июньские дни: когда на небе нет ни облачка, когда несколько дней назад прошли последние майские грозы, и земля уже успела высохнуть и согреться, но все еще дышит свежестью; когда на волю пробиваются первые травинки, такие чистые и ярко-зеленые, что кажется, будто откусишь стебель — и потечет сок, и приходится сдерживаться, чтобы не сорвать их; когда солнце светит ласково, и можно подставить лицо под его лучи и не зажмуриваться.
Гаврош любил такие дни. Он часто забирался вглубь леса, куда почти не заходили посетители, валялся на траве, смотрел сквозь сорванный листок на зеленоватое солнце, слушал негромкое журчание воды. Лес был его Раем, в который он попадал каждый год... все двенадцать лет, которые он прожил.
Каждый следующий июнь он вспоминал зимние вечера 27-го в «Мюзене», когда среди Друзей азбуки еще не было Баореля, когда Анжольрас еще стеснялся выступать перед плохо знакомыми людьми и не успел познакомиться с Фейи, когда Жоли еще не наткнулся недалеко от своего дома на Легля (который забыл ключ от дома и адрес подруги, куда ушла его возлюбленная, и замерзал на морозе). Той холодной зимой независимые гамены сбивались в тесные кучки, чтобы было хоть немного теплее, и сидели под мостами, тесно прижавшись друг к другу. В таком состоянии их и нашел Комбефер, заметивший, что мальчишки ведут себя слишком непривычно. Он привел их в «Мюзен», где долго рассказывал о сохранении энергии, о мальчике, который замерз насмерть, о каких-то греках, которые что-то знали об этом. Гаврош сначала слушал с интересом, но потом догадался спросить, в каком департаменте живут греки, и, узнав, что они вообще из другой страны, презрительно отвернулся — что эти нефранцузы могут знать о Франции, а тем более о Париже? Комбефер растерялся, оглянулся на засмеявшихся друзей и внезапно предложил гаменам научить их читать и писать. Они согласились: кто-то из-за теплого кафе, кто-то из-за еды, которую Грантер заказывал как закуску к своему вину, но никогда не ел, а Гаврош ради историй Комбефера и Анжольраса о прекрасном будущем и Рае на земле. Тогда он больше всего боялся, что с Раем что-нибудь случится, и, когда он умрет, он попадет в какое-нибудь другое место, совсем не похожее на его Лес. Комбефер смеялся и говорил, что Рай вечен, и ничто не способно его разрушить.
Он ошибался. Хватило всего одной ночи, чтобы Рай перестал существовать. Гаврош не видел этого момента — просто не мог видеть — и не знал, когда все изменилось: возможно, когда Комбефер не успел обменять Жана на пленного жандарма, или когда неизвестный юноша закрыл Мариуса от пули, или когда у самого Гавроша закружилась голова и он подумал, что может взлететь, только внезапно подогнулись колени, и вдалеке раздался отчаянный крик Курфейрака. Гаврош не знал, когда исчез Рай, но, когда он открыл глаза, он уже знал, что не сможет любить лес по-прежнему.
К кафе он пришел только на третий день. Там уже было чисто — никаких следов баррикады или пятен крови на земле, о восстании говорила только отсутствовавшая дверь кафе и пустое помещение без столов и стульев.
— Мы отомстим за них! — громко выкрикнул его младший найденыш, Ури, вскидывая сжатую в кулак руку, но Мишу тут же зажал ему рот грязной ладошкой и настороженно оглянулся по сторонам.
Они отомстили.
В апреле 1834 Гаврош одним из первых узнал о демонстрации рабочих в Лионе. Мальчишка, на ходу крикнувший эту новость, успел также сообщить, что он спешит к мсье Арману Марра, главному редактору «Трибюн», который неплохо платит за важные известия. Гаврош бросился за ним: не из-за монетки в пару су, а потому что о мсье Марра, участнике Июльской революции, он слышал еще от Анжольраса и знал, что «Трибюн» несколько раз предоставляла свою типографию для печати листовок. Главный редактор не подвел и на этот раз: выслушав новости, он приказал запрягать свою карету, и через несколько минут уже направлялся в Лион, сам управляя лошадьми. Гаврош, Мишу и Ури примостились на заднике. Они приехали слишком поздно, когда центр города уже был перекрыт воинскими частями, и им пришлось остаться на окраине. Ночью Гаврош предложил совершить вылазку в город, передать рабочим план наступления на телеграф, который можно было захватить только одновременно с двух сторон. Ему пытались запретить — говорили, что военные убивают даже детей, что они взрывают дома, что в центре города горят костры, через которые невозможно пробраться, Ури рыдал, что не хочет, чтобы Гаврош снова погиб. Положение спас Мишу, отвлекший внимание своим предложением сходить на другие окраины города, а Гаврош тем временем успел сбежать. В этот раз он был умнее и уже не пел, а молча залезал на крыши, уже не выпрямлялся в полный рост, а продвигался ползком, уже не смеялся в лицо солдатам, а прятался от дозорных за трубами. План «предместников» был одобрен, а Гаврошу, которого знали обе восставшие стороны, дали мушкет и поручили идти в первых рядах. Телеграф захватили меньше, чем за два часа: две группы ткачей, к которым ходил Мишу, отвлекли на себя внимание, позволяя остальным застать связистов врасплох. Восставшие ликовали: теперь лионский гарнизон не мог попросить помощи у столицы, зато мсье Марра связался с Кавиньяком, и в Париже пообещали поддержать революцию. Гавроша называли героем, качали на руках и даже отдали половину захваченных в типографии пуль, взяв обещание, что он будет расходовать их более экономно. Гаврош улыбался, принимал поздравления, распевал Марсельезу, но обещание не дал — жандармы разрушили все, что у него было, и он не собирался их щадить. По этой же причине он отказался отправиться в близлежащие деревни для агитации крестьян, хотя и сам прекрасно понимал, что ребенок вызовет в сельчанах большее участие, чем рабочие. Вместо него за город отправились его приемыши, а сам Гаврош возглавил налет лионских мальчишек на холм Фурвье. Военные, у которых были пушки и винтовки, отказались стрелять в безоружных, как они полагали, детей даже поверх голов, позволив им подобраться на расстояние мушкетного выстрела. Когда войска поняли, что мальчики не так безобидны, как кажется, было уже поздно. При захвате холма погибла почти треть лионских беспризорников, но выжившие смогли установить свое знамя, ярко-красное от крови несшего его мальчишки, а Гаврош лично убил капитана, командовавшего обороной. Глядя на развороченное лицо военного, он вспомнил аккуратную дырочку в своем плече и подумал, что ему стоит повысить меткость стрельбы.
На следующий день Гаврошу и остальным восставшим пришлось снова вернуться на холм: генерал Эймар пустил в ход артиллерию и претворил в жизнь свое обещание утопить бунт в крови. В плен попали мсье Марра и Шарль Лагранж, общепризнанный лидер восстания, которые отказались отступать. Гаврош хотел остаться с ними, но его оглушил успевший вернуться Мишу.
— Ты смог бы убить не более двух человек, — рассудительным тоном заявил девятилетний найденыш, когда Гаврош очнулся и узнал, что большинство восставших убито, а остальные захвачены в плен. — А так ты остался в живых, и отомстишь всем.
Вернувшись в Париж, они смогли установить связь с мсье Марра, связаться с английскими друзьями Кавеньяка и устроить двадцати восьми пленникам побег за границу.
С тех пор прошло четырнадцать лет. Гаврош и его приемыши успели поучаствовать в «Обществе времен года», в котором Гаврош был «весной» — одним из шестнадцати руководителей Общества, а Мишу — его «июлем», его ангелом Милосердия, единственным, к чьим просьбам Гаврош прислушивался хоть иногда. После разгрома Общества они убегали по парижским переулкам, и во время погони был тяжело ранен Ури. Им пришлось спуститься в канализацию, где через два дня у Ури началась гангрена, и Гаврош убил его собственной рукой, понимая, что невозможность позвать врача и даже просто выйти на улицу за водой, только продлит страдания его приемного сына.
— Мы обязательно вернемся за тобой и похороним, как следует, — пообещал Мишу, закрывая глаза брата, но Париж был наводнен воинскими частями и, когда они смогли вернуться через две недели, от Ури уже не осталось и следа.
В сентябре 1845 Мишу сказал, что неурожаи вызовут волнения, и оказался прав. В августе 1847 уже никто не сомневался в близости революции, и Гавроша все чаще стала посещать мысль, что это будет его последним восстанием. Несколько месяцев назад ему исполнилось двадцать семь лет, он был одним из самых известных революционеров в Париже. Его уважали рабочие и опасались жандармы. Его называли непримиримым врагом монархии, верным сыном Республики, Ангелом Смерти. За глаза о нем говорили, что он приносит кровавые жертвы теням из своего прошлого, а в глаза восхищались его преданностью друзьям, за которых он все продолжает мстить. Гаврош только усмехался. Да он мстил, но мстил он за свой потерянный Рай.
@темы: фики
-
-
18.04.2014 в 20:44первое... не мое. но все таки цепляет неординарность подхода)
спасибо.
-
-
18.04.2014 в 21:04