Название: Tout puissant
Автор: Этельберта
Бета: Джайа
Размер: миди, 13 759 слов
Персонажи: Друзья азбуки
Категория: джен
Жанр: модерн-AU
Рейтинг: G
Краткое содержание: Грантер-центрик. Друзей азбуки задерживают во время акции.
читать дальше18 октября 2010 — 29 января 2011
Грантера таскают на ежедневные допросы, всегда с двух до пяти, и задают одни и те же вопросы: как давно он состоит в организации, где они собирались, в каком составе, какие акции устраивали и кто в них участвовал, кто был инициатором поджогов.
Грантер верит во французскую полицию. Верит в то, что там есть специалисты, которым достаточно добиться ответа на самый невинный вопрос, а дальше они уже разговорят человека обо всем. Ещё Грантер знает себя, и то, что он не сможет долго молчать. У него есть только один способ не сказать лишнего, и он начинает говорить, не дожидаясь вопросов. Он пересказывает «Илиаду», мешая героев Гомера с реальными личностями, перескакивает на греческих богов, рассуждает об их порочности и сравнивает с римским пантеоном, затем вспоминает о Цезаре и долго рассказывает про Римскую Империю, радуясь, что мама когда-то настояла на классическом образовании для детей. Так продолжается несколько дней. Грантер практически сажает голос, а инспектор Жавер всё так же невозмутимо записывает весь его бред, и Монпарнас, сосед по камере, предлагает выход. На следующем допросе Грантер требует начальника следственного отдела Жиске, и, когда тот приходит, рассказывает ему о захватнических планах Наполеона, а с египетского похода перескакивает на восточных красавиц. Жиске недоуменно смотрит на него и просит у Жавера протоколы предыдущих допросов, а Грантера тем временем отправляют в камеру.
Несколько дней его не трогают, а затем устраивают очную ставку с матерью, которая три часа то рыдает у него на плече, то роется в сумке, пытаясь найти шоколадку, то заклинает признаться во всём и обещает, что тогда его пощадят. Грантер криво усмехается на нелепое «пощадят» и старается дышать ровно: мать всё-таки жалко. Но когда она рвёт набросок Анжольраса, найденный в комнате сына, вся жалость пропадает. Полицейские это замечают, и мать вскоре уводят.
Грантер уверен, что до суда его оставят в покое, но через пару дней ему сообщают ещё об одной очной ставке. Теперь с другой стороны стола сидит Мариус. У Грантера перехватывает дыхание, и он даже не пытается сдержать счастливую улыбку: может быть в следующий раз на месте Мариуса будет Анжольрас. Полицейские смотрят на него с подозрением, а Мариус почему-то выглядит виноватым, обнимает себя за плечи свободными от наручников руками, и Грантер вспоминает, что в микроавтобусе его не было. Но, значит, его всё-таки загребли. Интересно, за что? Этот вопрос не даёт Грантеру покоя, и он не выдерживает:
— Когда тебя арестовали?
Мариус замолкает на полуслове.
— Мсье Понмерси пришёл сам с чистосердечным признанием, — отвечает за него Жавер. — Поэтому сейчас он находится под домашним арестом, а не в камере.
— Кого ты ещё видел из наших?
Вопрос звучит грубо, и Жавер возмущается, что здесь допрашивает он, а не Грантер, но Мариус торопливо качает головой:
— Никого, ты первый...
Он говорит что-то ещё, но Грантер уже не слышит. Почему они не устроили Мариусу очную ставку с лидером их кружка? Неужели с ним что-то случилось? Грантер смотрит на жандарма у двери, на дубинку на его поясе, и перед глазами встаёт больничная палата и неподвижный Анжольрас, обмотанный проводами и трубочками. У Грантера начинает кружиться голова, сердце почти выпрыгивает из груди и пересыхает в горле. Он просит воды, звук собственного голоса оглушает, но инспектор, почему-то ставший размытым пятном, только мельком смотрит на него и снова поворачивается к Мариусу, чьи слова набатом отдаются в ушах Грантера, так что он ничего не различает. Он закрывает глаза и хватается руками за стол, за то место, где когда-то давно, почти три недели назад, нарисовал букву А. Пальцы нащупывают выпуклый контур, и Грантеру становится легче, как будто сама буква поделилась с ним силами.
— Что с Анжольрасом? — хрипло спрашивает он.
— Он рассказал про ваш бункер, — последнее слово инспектор Жавер выделяет голосом. В его исполнении оно звучит невероятно глупо, но Грантер улыбается.
В первую секунду он просто счастлив, что с Анжольрасом все в порядке, но потом приходит понимание, и он начинает смеяться. Грантер не верит в людей — слишком со многими приходилось общаться — он знает, что у каждого есть больное место, которое надо только найти, и человек раскроется. Он даже готов допустить, что Жавер более тонкий психолог, чем кажется, и способен найти это место, только вот Анжольрас не человек. Он мрамор. Прекрасный мрамор, у которого нет слабых мест.
— Анжольрас? Анжольрас рассказал про бункер?! — вслух это звучит совсем невероятно, и Мариус так краснеет, что ответа даже не требуется.
Жавер тоже это понимает и снова повторяет, что вопросы здесь задаёт он. Мариус торопливо продолжает рассказывать, как он познакомился с Курфейраком, а Грантер думает о том, что в ящике Комбефера лежит флешка с набросками к мультику про арабов, который полиция уже полмесяца пытается приписать Друзьям азбуки. Грантер хмурится, пытаясь вспомнить, знал ли Мариус авторов, учитывая, что мультик возник во многом благодаря ему.
13 августа 2010
— Ваше видео и пятидесяти просмотров не наберёт, — говорит Грантер, ретушируя последний стык между кадрами. — А эти пятьдесят будут студентами-актерами, надеющимися когда-нибудь сыграть Наполеона.
— Почему Наполеона? — спрашивает Комбефер, рассеяно подкручивающий установку микрофона в ожидании готового видео.
— Потому что именно таким голосом надо призывать к бою.
— А почему только они? На остальных голос не подействует? — спокойно спрашивает Анжольрас.
— Остальным нужна картинка. А у тебя на первой же секунде идёт изображение Ортефё. Кто такой этот Ортефё?
— Ты уже спрашивал. Министр иммиграции, интеграции, национальной идентичности и совместного развития. Грантер, ты же сам монтируешь это видео. Неужели ты не мог хотя бы прочитать текст?
— Я репрезентативный француз, которому не интересен старый лысый министр иммиграции и чего-то там.
— Интеграции, национальной идентичности и совместного развития.
— Именно. Людям не интересно слушать, как ты по фразе разбираешь все его речи со ссылками на древнегреческих философов и с этим занудным «министр иммиграции, интеграции и бла-бла-бла» через каждые два слова. Аудитории не нужны твои логичные комментарии, они хотят стёб и секс. — Он ненадолго задумывается. — Или красивую картинку, раз уж вы не разрешили мне нарисовать мультик, где Анжольрас нагибает Ортефё.
Курфейрак смеётся — его постоянно веселит эта идея, Анжольрас предсказуемо вспыхивает и мрачно смотрит на Грантера, а Грантер с довольной ухмылкой изучает его лицо.
— Как можно из старого лысого мужика сделать красивую картинку? — серьёзно спрашивает Комбефер.
— Поставить вместо него фотку Анжольраса, — Анжольрас недовольно вздыхает, и Грантер быстро поправляется, — или хотя бы котенка. Анжольрас, ты пойми, никто даже слушать это не станет. Они увидят этого Ортефё, и тут же выключат, даже не дождавшись твоих комментариев.
— Не суди всех по себе, — устало морщится Анжольрас.— Не всем людям так же наплевать на всё, как тебе.
Грантер пожимает плечами и отодвигается, чтобы не закрывать экран от Комбефера.
За неделю видео набирает одиннадцать просмотров, и Комбефер признаёт, что оно действительно скучное.
— Да, можно было бы и лучше смонтировать, — задумчиво говорит Анжольрас, и все растерянно замолкают.
Грантер стискивает зубы и тоже молчит. Ещё оставшаяся гордость требует развернуться и уйти навсегда, мозг подсказывает, что через каких-нибудь полгода он забудет об Анжольрасе, но ноги отказываются повиноваться. Молчание нарушает Комбефер.
— Анжольрас, — неуверенно говорит он, — вообще-то это наше упущение. Это мы написали текст и выкинули половину кадров. Грантер сразу сказал, что будет плохо.
— Ну да, — кивает Анжольрас. — Я же сказал, что мы неправильно сделали.
— Ты сказал немного не то, — всё так же осторожно продолжает Комбефер.
— Немного? — возмущённо фыркает Курфейрак. — Ты сказал вообще не то, — он поворачивается к Грантеру и обнимает его за плечи. — Не обращай внимания, Эр. Анжольрас как обычно думал об идее, а не о людях.
Неловкие извинения Анжольраса прерывает Мариус, вернувшийся из суда. Он с порога начинает рассказывать о ливанце, чью машину якобы сожгли во время беспорядков, но во время следствия выяснилось, что он сам поджег ее, чтобы получить страховку. Дело изначально вызвало большой общественный резонанс, но до суда публике не сообщали, кто был истинным виновником поджога, и в интернете со вкусом ругали радикальную молодежь, которая «вот так вот перепутает вас с ливанцем и подожжёт вашу машину. Что вы будете делать? А то, глядишь, и не перепутает, а все равно подожжёт, просто от скуки». Мариус, проходящий практику в качестве помощника окружного прокурора, пытался спорить, но ему отвечали, что он тролль и националист. Теперь Мариус ликует: суд признал ливанца виновным и назначил ему огромный штраф, а журналисты, присутствовавшие в зале, уже выложили вердикт в соцсетях. Баорель уточняет номера статей, и вместе с Леглем и Мариусом отходит к компьютеру, чтобы залезть в Кодекс, а Курфейрак хватает Грантера за руку и тащит к Анжольрасу и Комбеферу.
— У меня гениальная идея! — громко восклицает он, и Комбефер, придумывающий новый пост для блога Фейи, заинтересовано смотрит на него.
— Грантер нарисует мультик, — понизив голос, продолжает Курфейрак. — Про арабов, которые, прикрываясь беспорядками, поджигают своё имущество. Только вместо машин у нас будет мечеть.
— Хорошая идея, — после небольшой паузы говорит Анжольрас. — Но тут и исполнение должно быть очень хорошее. Это же не просто кадры подобрать, а надо сделать целый ролик.
Они все втроём смотрят на Грантера, но он отвечает только Анжольрасу:
— Я смогу это нарисовать, вот увидишь.
Видео выходит довольно злым. В двухминутном ролике Грантер попутно высмеивает католиков, не смеющих дать отпор мусульманам, и пожилых французов, недовольных, что арабы уступают им место в автобусе, — они же должны быть грубее. Он уверен, что Анжольрасу не понравится, и даже знает, что именно, но сам выкидывать собственные кадры не собирается. Анжольрас, к его удивлению, только кивает и просит Комбефера завести для видео новый аккаунт на ю-тубе, а Грантер отдаёт ему флешку. Администрация сайта удаляет видео через несколько часов, когда количество просмотров достигает двухсот тысяч. Грантер узнаёт об этом только на следующий день от Комбефера, отмечавшего накануне однокурсника и не пришедшего из-за этого в бункер.
— Я залил его ещё раз с другого канала, — говорит Комбефер, отведя их в угол. — На мою фейковую почту пришло предупреждение. Меня очень корректно просят удалить видео, иначе администрации сайта придется сделать это самим, но тогда мой ай-пи заблокируют.
— Ты сидел из универа? — уточняет Курфейрак.
— У нас ведь и раньше были видео с акций, — одновременно с ним говорит Грантер. — Но их всегда просто удаляли.
— Да, — сразу обоим отвечает Комбефер и поворачивается к Грантеру. — В том-то и дело, что мультик очень провокационный. Я не удивлюсь, если окажется, что полиция уже пытается пробить автора.
— У меня знакомый работает на «синей кнопке» *, — добавляет Курфейрак. — Я скинул ему ссылку, ещё до удаления. Он мне ночью перезвонил, сказал, что их руководству запретили даже упоминать об этом.
Грантер скромно улыбается — ему приятно, что его работа вызвала такой отклик.
— Я не стал говорить об этом остальным, — продолжает Комбефер. — Видео, честно говоря, экстремистское, если нас найдут, то по головке не погладят. Ребятам лучше об этом не знать.
Грантер вспоминает о флешке, только когда их сажают в полицейский микроавтобус. Комбефер, который во время драки получил серьёзный удар в солнечное сплетение, заходится кашлем и прижимает к губам окровавленный платок. Полицейский, сидящий с ними в салоне, нервно вздрагивает и подходит к нему, а Грантер успевает спросить у Анжольраса, где флешка. Несколько секунд Анжольрас недоуменно смотрит на него, пытаясь понять о чем речь, а потом говорит, что Комбефер удалил видео. Грантер уточняет насчет отдельной папки с исходниками, и Анжольрас гневно смотрит на него.
— Ты хоть что-нибудь можешь сделать по-человечески? — шёпотом спрашивает он, и Грантер засовывает руки поглубже в карманы толстовки. — Неужели сложно было сказать заранее?
Полицейский возвращается, и Анжольрас, презрительно качая головой, отворачивается.
* «синяя кнопка» — общественный телеканал France 3 с региональным вещанием.
Грантеру до сих пор неприятно вспоминать об этом, но впервые после разговора в микроавтобусе он рад, что Анжольрас знает — есть хоть какая-то надежда, что ему удастся спрятать флешку от полиции. Мариус как раз замолкает, и Жавер спрашивает его об авторах легальных роликов.
— Комбефер и Грантер, — не задумываясь, отвечает Понмерси.
— Кто что делал конкретно?
— Комбефер придумывал концепцию, подыскивал цитаты и кадры из выступлений, а Грантер монтировал. Я не знаю тонкостей, мне это было не интересно, и я никогда не спрашивал. А, ну ещё Анжольрас — он озвучивал текст.
Жавер кивает: он всё это слышал уже не раз, один только Грантер рассказывал то же самое чуть ли не на каждом допросе — единственный вопрос, на который он был готов отвечать. После обыска дома, когда полицейские обнаружили политические карикатуры, уже не было смысла скрывать, кто делает видео. Жавер свято уверился, что знает автора мультика, но никак не мог это доказать. Даже проведённая экспертиза ничем не смогла помочь: уровень технологий все ещё не может сравнивать рисунки на бумаге с рисунками на компьютере.
Жавер задаёт Мариусу ещё какие-то общие вопросы, потом спохватывается, что Грантеру это уже слышать не обязательно, и приказывает отвести его в камеру.
После этого допросы почти прекращаются, до одного-двух в неделю.
— Больше не о чем спрашивать, готовят дело в суд, — поясняет Монпарнас. — Видимо, этот ваш хунвейбин не дал им никаких зацепок.
— Он не хунвейбин, — машинально поправляет Грантер и следующие несколько часов рассказывает соседям про китайский коммунизм.
8 октября 2010
Товарищей по несчастью у него четверо, и, когда Грантера после задержания отводят в камеру, остальные не знают даже имён друг друга. Неприметный мужчина лет пятидесяти оказывается заказным убийцей. Он говорит об этом совершенно спокойно, таким же будничным тоном, которым сообщил, что живёт с дочерью и двумя маленькими внучками. Восемнадцатилетний парень, с ленивой ухмылкой наблюдавший за остальными, оживляется при виде Грантера, называет имя — Монпарнас — и замолкает. Грантер мельком отмечает белые брюки и строгий пуловер: в последнее время почти все его знакомые, связанные с модой, начали носить подобные модели. Ещё двое называют себя политзаключенными, хотя одного взяли за избиение гея, а второго за нападение на полицейского во время акции против реформы образования. Они недовольно косятся на Грантера — из-за Друзей азбуки их обоих перевели из других камер, потому что по закону нельзя держать подследственных по одному делу вместе, и полиции срочно пришлось переселять заключенных, чтобы найти свободные места, — и старательно не замечают Монпарнаса. Во время знакомства выясняется, что противник реформы выступает за легализацию геев, и несколько минут они яростно смотрят друг на друга. Затем гомофоб протягивает руку со словами: «Ну ладно, ты вроде нормальный парень», — и второй её пожимает. Грантер рассказывает о своём деле, несколько раз повторяя, что машины выбирались по отсутствию в них людей, а не по национальной принадлежности их хозяев, но ему не верят. Вместо этого «политические» затевают спор: один кричит, что раз мигрант смог заработать на машину, значит, он полезен французскому обществу, и поджигать его машину нельзя, второму не нравятся методы: ведь теперь полиции придется тратить своё время на защиту «каких-то» арабов. Антиреформатор тут же напоминает ему, что из-за него полиции придется тратить время ещё и на «каких-то» геев, и они переключаются друг на друга. Монпарнас весело смеётся и похлопывает по своей кровати, приглашая Грантера сесть. Он оказывается хорошим собеседником: вообще не задаёт вопросов, зато спокойно рассказывает о себе. Вместе с приятелями он промышлял вооруженными нападениями, и полиция давно уже шла по их следу. Взяли их благодаря девчонке-наводчице.
— Понимаешь, я ведь сам дал ей этот телефон! — возмущается Монпарнас.— Она, если что, должна была позвонить мне, а она вместо этого вызвала полицию. Ей, видите ли, захотелось честной жизни. Прибью!
— А что с ней сейчас?
— Ничего. Отца-то её с нами арестовали. Теперь ходит, передачи ему носит.
— Ну и глупо, — пожимает плечами Грантер. — Ей надо уезжать из города, пока ты в тюрьме и не можешь отомстить. А то скоро тебя выпустят, и будет уже поздно.
— Ну, если убийства докажут, то выпустят нескоро.
— Ты убийца? — недоверчиво спрашивает Грантер.
Не то, чтобы он боится, но Монпарнаса, с его ухоженной внешностью, хорошо подобранной одеждой и литературным французским, скорее можно принять за мальчика из очень хорошей семьи, чем за уличного грабителя, а тем более убийцу. Уже позже Грантер узнаёт, что Монпарнас не прочитал ни одной книги, язык ставил по газетам — если слово напечатано, значит, его можно использовать, — а костюмы ему составляла всё та же девочка-наводчица, которую он когда-то из прихоти отправил в художественную школу, а услышав восторженные отзывы преподавателей о её вкусе, ещё и оплатил первый семестр обучения на дизайнера. Но всё это выясняется потом, а в первый день Монпарнас хмурится и советует ему не забивать голову всякой ерундой.
После разговора с Мариусом следователь, кажется, забывает о Грантере, зато принимается за Монпарнаса: ежедневные допросы, очные ставки с потерпевшими, душеспасительные беседы о детях, которых бандиты оставляют голодными, ограбив их отца. Грантер не понимает, зачем Жавер тратит на это время, пока однажды Монпарнас не возвращается в камеру без своей обычной ухмылки и не заваливается молча на лицом к стене. Грантер оглядывает соседей. «Политзаключенные» смотрят какой-то боевик — они мельком оглянулись, когда дверь открылась, и снова уткнулись в телевизор. Киллер разговаривал по телефону с дочкой, но отвлёкся, чтобы вопросительно кивнуть Грантеру на Монпарнаса. Грантер пожимает плечами и подсаживается к соседу. Несколько минут они молчат, пока Грантер думает, с чего бы начать разговор, но когда он уже открывает рот, Монпарнас неожиданно поворачивается к нему:
— Кстати, ещё вчера хотел спросить. Комбефер это кто-то из ваших? — говорит он.
— Да, — растерянно отвечает Грантер. — А что с ним?
— Да с ним-то всё в порядке, а вот Бабет уже сходит с ума, — смеётся Монпарнас. — Говорит, что никакого покоя от него нет, всё говорит и говорит. То о мигрантах, то о какой-то биологии, то Кодекс наизусть зачитывает.
— Да, он у нас разносторонний, — улыбается Грантер, вспоминая свою первую встречу с Комбефером и своё первое «дело».
23 марта 2009
Грантер не любит бывать дома: соседей у него нет, собака осталась в Тулузе, и после стольких лет жизни в собственном доме трудно привыкнуть к двухкомнатной квартире. Поэтому он использует любой повод не приходить до ночи, но в этот день ему некуда податься. По дороге домой он думает, что кроме супа недельной давности ничего из еды нет, а приготовить что-то самому помешает компьютер. Остаётся только кафе. Грантер заходит внутрь, здоровается с охранником, который живёт в его доме этажом выше, кивает бармену, с которым когда-то занимался в секции карате, и садится за столик спиной к окну, чтобы не видеть школу, в которой отучился последние два года. За соседним столиком сидит компания из пяти человек, все ровесники Грантера, кроме одного, совсем ещё школьника на несколько лет младше остальных. Грантер задерживает на нем взгляд, удивляясь, что такие черты лица встречаются не только у древнегреческих скульптур, но тут же отвлекается на его приятелей, обсуждающих систему образования.
— Зачем оно мне надо? — громко возмущается невысокий коренастый парень с ссадиной на брови. — Нет, я не против учить английский и немецкий, хотя он все равно мне не пригодится...
— Не говори мне об этом, — яростно мотает головой один из его друзей, до этого почти лежавший на столе. — Я до сих пор не понимаю, как?! Как можно было полезть на эту фабрику, зная, что туда собирается полиция?
— Мне надо было узнать, кто их приведёт, — пожимает плечами первый и смеётся. — Да ладно, я всё равно не собирался за границу.
— И правильно, — второй тоже улыбается и, перегнувшись через самого младшего, стучит по лбу приятеля костяшками пальцев. — Раз мозгов нет, то нечего позорить Францию.
— Курфейрак. — парень со ссадиной морщится и слегка отклоняется. — Ты мне лучше скажи, зачем тебе эта латынь. Дьявола вызывать?
— Нет, это к Комбеферу, — Курфейрак кивает на светловолосого паренька, уткнувшегося в свой ноут. — Они обсудят вес малого греха, как устроен неугасающий огонь и температуру ада.
— Около четырехсот пятидесяти по Цельсию, — отвечает Комбефер, ненадолго оторвавшись от экрана. — Это подсчитали на основе цитаты из Библии.
— Вот! — обрадовано восклицает первый спорщик. — Комбеферу это нужно, он медик, а мне зачем?
— А ты юрист, — отвечает Комбефер.
Остальные смеются, и парень со ссадиной — громче всех.
— Да какой из меня юрист? — отсмеявшись, говорит он. — Я не понимаю, почему меня до сих пор не выгнали.
— Раз после ареста не выгнали, уже никогда не выгонят, — говорит парень в шапочке, сидящий спиной к Грантеру.
— Латынь и древнегреческий нужны, чтобы читать классиков в оригинале, — замечает самый младший, похожий на статую Аполлона. Он единственный из всех не смеётся и даже не улыбается.
— Я и в переводе их могу почитать, — отвечает ему приятель и добавляет, понизив голос, но так, чтобы все услышали. — Всё равно они все одинаковые.
Этого Грантер стерпеть не может: всю среднюю и старшую школу он был лучшим учеником по древним языкам, он знает наизусть почти всего Ювенала, и во второй класс его пустили только по личной просьбе профессора латыни, взяв обещание, что он никогда не пойдёт на техническую специальность. Он может узнать любой перевод «Одиссеи» с любого места на трех языках: французском, английском и латыни — и может сходу перевести любой текст на древнегреческий. Но рассказывать всё это незнакомым людям он не собирается, ограничившись простым:
— В переводах иногда искажается смысл прямо на противоположный. К тому же переводы не дают возможности оценить слог автора и игру слов.
Ребята растерянно оглядываются на него, все, кроме Комбефера.
— Полностью согласен, — кивает тот, поднимая голову и проводя рукой по глазам.— Например, та же Вульгата. Вас не смутит такой пример? — спрашивает он у Грантера. — Я когда-то сравнил её с греческим вариантом и нашёл несколько несоответствий. Если не ошибаюсь, — он задумывается и ещё раз трёт глаза, — в Вульгате сказано, что в Царствие Небесное войдёт только тот, кто возненавидит своего отца, мать, братьев и сестёр.
— Отец — имеется в виду Дьявол, — уточняет Грантер.
Курфейрак протяжно стонет и роняет голову на вытянутую на столе руку, но Комбефер не обращает на него никакого внимания.
— Да, — кивает он Грантеру. — Но братья и сёстры — это такие же люди, созданные как и сам... мм... адресат послания, из плоти. То есть Вульгата предлагает возненавидеть людей.
— А как же «возлюби ближнего своего»? — растерянно спрашивает парень в шапочке.
— Боссюэ, не заводи его, очень тебя прошу! — страдальчески выкрикивает Курфейрак.
— Поэтому я и решил прочитать греческий перевод, — улыбается ему Комбефер.— И там написано, что в рай попадут те, кто будут любить Бога больше, чем земную жизнь. К сожалению, я не знаю иврит, и не могу прочитать в оригинале. Вы не читали?
— Нет, — мотает головой Грантер. — Да я, честно говоря, и на латыни не читал. Никогда не интересовался религией.
— Я тоже не очень. Так, когда-то между делом прочитал.
— Ага, между теорией струн и нейро- каким-то там программированием, — снова оживляется Курфейрак.
— Я думал, вы медик, — удивляется Грантер, оглядываясь на парня со ссадиной.
— Я учусь на кардиолога, но иногда читаю что-нибудь не по своей теме, — улыбается Комбефер.
— А я раньше учился на художника, — из вежливости вынужден ответить Грантер. — А потом меня выгнали, и теперь я занимаюсь оформлением сайтов, иногда фотографирую, в общем, прожигаю жизнь.
— Вы живёте неподалёку? — спрашивает Комбефер.
— В соседнем доме.
— Хорошо устроился, — смеётся парень со ссадиной. — И метро недалеко, и кафешка классная под боком, — он обводит рукой «Мюзен». — Жаль только, клубов нет.
— Есть один, если хочешь, покажу, — усмехается в ответ Грантер.— А вообще я предпочитаю клубы подальше от дома.
— Это правильно, — снова смеётся парень. — Но я хочу посмотреть на ваш местный. Сегодня сойдёт? Меня Баорель зовут.
— Грантер. Да, сегодня нормально. Ты здесь до вечера будешь или позже подъедешь?
Баорель смотрит на Аполлона, и тот еле слышно вздыхает:
— Мы все будем здесь до вечера. — Он встречается взглядом с Комбефером и нехотя добавляет: — Если хочешь, можешь присоединиться.
3 мая 2009
Друзья азбуки — название придумал Комбефер, который надеялся помочь мигрантам ассимилироваться во Франции, а для этого им нужно было хотя бы выучить французский, — собираются в кафе почти каждый вечер. Иногда кто-то из них приводит приятелей, и Комбефер рассказывает о целях кружка: создание муниципальных центров адаптации, презентации в школах, проверка условий труда для приезжих на предприятиях. В его папке всегда есть копия регистрации Друзей как волонтёрского движения, которую он готов продемонстрировать всем интересующимся. Грантеру с ними скучно, его не интересуют ни мигранты, ни их адаптация, но на собрания он несколько раз приходит: первый — из любопытства, а потом, чтобы вытащить Баореля, с которым они быстро подружились, на очередную вечеринку. Их Аполлону это не нравится — он убеждённый трезвенник, но Грантер долгое время игнорирует его недовольство, пока Баорель однажды не отказывается идти в клуб из-за «приказа шефа сделать одну ерунду».
— Хочешь я уболтаю твоего шефа? — предлагает Грантер и поворачивается к Комбеферу, но Баорель кивает на Аполлона:
— Он — шеф.
Грантер не уточняет, но в день следующего собрания приходит в кафе пораньше, и на выходе сталкивается со спешащим Жоли.
— Ваш руководитель Анжольрас? — быстро спрашивает он, хватая Жоли за плечо.
Тот вздрагивает от неожиданности, чуть не роняет телефон на землю и радостно улыбается.
— Тут Грантер пришёл, давай я его попрошу, — говорит он в трубку.
— ...
— Ну а что такого? Это же просто подарок!
Собеседника, видимо, это предложение не радует, и Жоли несколько секунд подпрыгивает на месте от нетерпения, слушая ответ, потом прикрывает динамик телефона и шепчет Грантеру:
— Ты не дойдёшь со мной до метро?
Заинтригованный Грантер только кивает. Они почти доходят до станции, когда Жоли, наконец, кладёт трубку.
— Понимаешь, — тараторит он, — Анжольрас хотел сделать сюрприз одному... нескольким людям, но для этого ему надо залезть в квартиру, а ключей у него нет. Легль с Баорелем должны были ему помочь. Но они попали в аварию, понимаешь?
— Серьёзно?
— Уверен, что да! У Легля сотрясение, Баорель утверждает, что он в порядке и ругается, что врачи не хотят его отпускать. Я должен поехать к ним. Я знаю, что у Легля не просто сотрясение! Слушай, мы не могли бы пойти побыстрее?
— Да хоть побежать, — великодушно предлагает Грантер, и Жоли тут же переходит на трусцу. — А чем ты ему поможешь, даже если это не просто сотрясение?
— Во-первых, я должен убедиться, что его будут правильно лечить, а во-вторых, надо уговорить Баореля обследоваться, пока он не сбежал. В общем, ты не мог бы съездить к Анжольрасу?
Грантер пожимает плечами и спрашивает адрес — почему бы не помочь знакомому, тем более Анжольрасу.
Ему нравится Анжольрас. Нет, не так. Ему интересен Анжольрас. Узнав, что Друзья азбуки выступают против нелегальной иммиграции, Грантер подумал, что они обычные националисты, которые, прикрываясь нелегальными мигрантами, хотят избавиться от любых. Но через несколько дней он увидел, как Анжольрас и Прувер готовятся к занятию с детьми мигрантов. Немного позже Жоли проговорился, что Анжольрас три года жил на Реюньоне, преподавал в школе французский. Это было понятно, Грантер сам съехал от родителей в семнадцать лет, но Жоли категорично отверг это предположение.
— Ты что! — возмутился он. — Анжольрасу не это было важно. Ты знаешь, что на Реюньоне до сих пор говорят на креольском? А они же французы!
— А почему тогда вернулся? — спросил Грантер. — Всех научил, что ли?
— Не всех, — ответил услышавший их Анжольрас. — Но начинать надо с себя.
Ну как мог не заинтересовать такой человек?
Анжольрас стоит у входа в сквер и задумчиво вертит в руках большую красивую коробку, а сидящие неподалёку школьницы с интересом поглядывают на него. Подходя к Анжольрасу, Грантер слышит за спиной их разочарованные вздохи.
— Спасибо, что пришёл, — говорит Анжольрас, пожимая ему руку.— Пойдём, я введу тебя в курс дела, — он направляется к лавочке, перехватив коробку за угол и помахивая ей на ходу.
— Дай сюда, — не выдерживает Грантер. — Кто так торт носит?
— Это не торт, — отвечает Анжольрас, но коробку отдает. Она оказывается неожиданно тяжелой, и внутри что-то булькает.
— Жоли предупредил, что это незаконно? — спрашивает Анжольрас, когда они усаживаются.
— Да я и сам догадываюсь, что как-то не принято влезать в квартиру в отсутствие хозяев. Кому хоть сюрприз-то? Девушке?
— Нет. И это будет не самый приятный сюрприз.
Он внимательно смотрит на Грантера и продолжает:
— В этой квартире живёт несколько семей нелегальных мигрантов. Префектура об этом точно знает: и мы, и соседи несколько раз писали заявления, но ничего не изменилось.
— Ты хочешь их убить? — Грантер почему-то не сомневается, что Анжольрас способен на весьма радикальные меры.
— Пока нет, — отвечает тот, подтверждая его мысли. — Мы решили привлечь внимание журналистов к этой квартире. Курфейрак раздобыл сводку происшествий, освещавшихся в прессе. Чаще всего говорят о взрывах бытового газа.
— И ты решил устроить взрыв газа, — смеётся Грантер.
— Именно, — серьезно отвечает Анжольрас и кивает на коробку в руках Грантера.— Там какая-то жидкость, пропан с чем-то. Её надо разлить по комнате и включить газ. Дальше, насколько я понял, они вступят в реакцию, выделится что-то там с громким хлопком, по крайней мере, мне так пообещали, и начнется пожар. То есть это даже не взрыв, а возгорание, но я не вникал. Если хочешь узнать поподробнее, спроси у Комбефера, он лучше знает.
— Да ладно, я верю, — отмахивается Грантер, забывший о химии сразу после школы и никогда не жалевший об этом. — Но мне казалось, вы против настолько радикальных методов.
— Я бы сделал это ещё полгода назад, но Комбефер верил, что у нас получится законным путем, — Анжольрас улыбается, как отец, гордящийся гениальным сыном, и Грантеру внезапно хочется самому стать причиной такой улыбки, но Анжольрас уже снова серьёзен. — Если тебя волнует, что кто-нибудь пострадает...
— Меня не волнует, — перебивает Грантер.
Насколько он успел узнать Комбефера, тот бы не допустил крови, а разговоры о технике безопасности Грантер терпеть не может с детства. Анжольрас удовлетворённо кивает, как человек, только что получивший доказательство давно предполагаемого факта.
Когда они поднимаются на нужный этаж, Анжольрас устраивает целое представление с подбором отмычки и напряжённым ожиданием щелчка, но Грантер совершенно не волнуется: в присутствии Анжольраса кажется, что ничего плохого просто не может произойти. В книгах в таких случаях пишут, что «он излучал мощную энергетику», но Грантер никогда не верил в энергетику и, как выясняется, правильно делал — просто Анжольрас настолько верит в себя, что остальным не остаётся ничего, кроме как тоже поверить.
— Баорель должен был открыть, — объясняет Анжольрас, стоя на коленях перед дверью. — Он мне показывал несколько раз, на всякий случай, но я невнимательно слушал. Никто не идёт?
— Всё в порядке, — отвечает Грантер, переходя от лестничной клетки к лифту, и, на всякий случай, заглядывая по дороге в другое крыло.
— Получилось, — наконец, выдыхает Анжольрас.
Нелегальные мигранты живут в двухкомнатной квартире. Анжольрас сразу проходит в гостиную и останавливается посередине, неодобрительно глядя на большую семейную фотографию на письменном столе.
— С размахом обустроились, — буркает он. — Видимо надолго.
Грантер распаковывает коробку. Внутри оказывается бутылка из-под вина.
— Твоя? — спрашивает он, разглядывая этикетку.
— Что?
— Хорошее вино, говорю. Твоя бутылка?
— Нет, я не пью.
— И почему я не удивляюсь? — хмыкает Грантер, принюхиваясь к содержимому. — Ничем не пахнет. Куда лить?
— Давай я сам, — говорит Анжольрас, протягивая руку. — Открой пока газ на кухне.
Выходя из кухни, Грантер чуть не наступает в лужу.
— Тебе не кажется, что этого многовато? — спрашивает он, ошарашенно глядя на ручеёк, вытекающий из-под закрытой двери в комнату.
— Не знаю, — задумчиво отвечает Анжольрас. — Пойдём отсюда быстрее.
Громкий хлопок раздаётся, когда они неторопливо, чтобы не привлекать внимания, хотя на площадке пусто, доходят до лестницы, и тут же снизу слышатся шаги.
— Чёрт! — морщится Анжольрас. — Давай к лифту.
Изначально предполагалось, что они не будут пользоваться лифтом — при спуске с седьмого этажа велика вероятность встретить кого-нибудь в кабине и проехать с ним достаточно времени, чтобы он успел запомнить случайных попутчиков. На лестнице гораздо проще спрятать лицо под капюшоном и проскочить мимо, буркнув какое-нибудь приветствие, но теперь лестница для них закрыта: из-за террористических актов люди стали настороженнее относиться ко всем неизвестным звукам и, конечно же, любой прохожий моментально свяжет странный хлопок с двумя незнакомыми парнями, а полиция сделает правильные выводы.
— Стой здесь, — говорит Анжольрас. — Я вызову лифт. Если пустой — поедем, нет — ждём следующего.
Грантер кивает, начиная постепенно понимать, почему тот же Баорель признал лидером человека, предпочитавшего на собраниях отмалчиваться: если Анжольрас сейчас и волнуется, то это выражается только в отрывистости его фраз; голос и выражение лица ничуть не изменились.
Лифт уже остановился на их этаже, когда из одной из квартир раздаётся истошный женский крик, а вслед за ним громкий собачий лай. Анжольрас моментально оборачивается, и Грантеру в голову приходит мысль, что без кровинки в лице он совсем не отличим от мраморной статуи.
— Соседка, — выдыхает Анжольрас. — Мы думали, она в отпуске.
Они с Грантером одновременно срываются с места, ударяются плечами, вписываясь в поворот, и с трудом тормозят у нужной двери, из-за которой всё ещё слышится лай и тянет гарью.
— Отойди! — бросает Анжольрас, разбегаясь и ударяя ногой в дверь.
Дверь даже не прогибается, хотя Грантер успевает оценить силу удара и высоту прыжка. Анжольрас снова отходит к противоположной стене. Второй удар оказывается таким же безрезультатным, но Анжольрас заметно морщится и, беря третий разбег, меняет опорную ногу.
— Давай я, — предлагает Грантер, и, не дожидаясь ответа, бьёт по двери.
Коридор заполнен чёрным дымом, режущим глаза, и Грантеру приходится пробираться наощупь, ориентируясь на уверенные шаги Анжольраса, идущего впереди. Когда они доходят до комнаты, в которой кричала женщина, Грантер уже задыхается. Нащупав дверь, он с трудом приоткрывает глаза и тут же со стоном закрывает их обратно. В голове мелькает мысль, что он ничем не сможет помочь, только зря погибнет сам, и вообще женщина уже замолчала — наверняка задохнулась, но уйти, не убедившись, он не может. Сделав очередной шаг, он наталкивается на Анжольраса с женщиной на руках, и отходит в сторону, чуть не спотыкаясь о собаку. Грантер наклоняется, подхватывает её на руки — судя по очертаниям, это лабрадор или ретривер — и бросается из комнаты, из последних сил задерживая дыхание. Он не помнит, где он все-таки вдохнул — может в середине коридора, а может у самого порога, но голова тут же кружится, и он начинает падать. Подхватывает его Анжольрас, успевший вынести женщину на площадку и вернувшийся в квартиру.
— Мне показалось или она была арабкой? — спрашивает Грантер, когда они убедились, что с женщиной и собакой всё в порядке, сказали любопытствующим соседям, что возвращались от приятеля и просто услышали крики, и вышли на улицу.
— Да, — отвечает Анжольрас. — Но она легальная. Я слышал, как она говорила, что выходит в отпуск, а потом с собакой стал гулять муж, и мы решили, что она уехала. Если бы я знал, что она дома, я бы отменил операцию.
— Подожди, — останавливает Грантер, безуспешно пытаясь спрятать восхищение в голосе. — То есть она арабка, но ты все равно её спас?
— Я же сказал, что она легальная, — раздражённо отвечает Анжольрас. — Конечно, я обязан был её спасти. И вообще, одно дело поджечь пустую квартиру, и совсем другое — убить человека. — Он оценивающе смотрит на Грантера. — А вот от тебя я такого не ожидал. Не думал, что ты полезешь спасать постороннюю женщину.
Впервые с момента знакомства он смотрит на Грантера не то, чтобы с уважением, но хотя бы без обычного недовольства, и это настолько непривычно, что Грантер пожимает плечами:
— Причём тут женщина? Я за собакой полез.
Автор: Этельберта
Бета: Джайа
Размер: миди, 13 759 слов
Персонажи: Друзья азбуки
Категория: джен
Жанр: модерн-AU
Рейтинг: G
Краткое содержание: Грантер-центрик. Друзей азбуки задерживают во время акции.
читать дальше18 октября 2010 — 29 января 2011
Грантера таскают на ежедневные допросы, всегда с двух до пяти, и задают одни и те же вопросы: как давно он состоит в организации, где они собирались, в каком составе, какие акции устраивали и кто в них участвовал, кто был инициатором поджогов.
Грантер верит во французскую полицию. Верит в то, что там есть специалисты, которым достаточно добиться ответа на самый невинный вопрос, а дальше они уже разговорят человека обо всем. Ещё Грантер знает себя, и то, что он не сможет долго молчать. У него есть только один способ не сказать лишнего, и он начинает говорить, не дожидаясь вопросов. Он пересказывает «Илиаду», мешая героев Гомера с реальными личностями, перескакивает на греческих богов, рассуждает об их порочности и сравнивает с римским пантеоном, затем вспоминает о Цезаре и долго рассказывает про Римскую Империю, радуясь, что мама когда-то настояла на классическом образовании для детей. Так продолжается несколько дней. Грантер практически сажает голос, а инспектор Жавер всё так же невозмутимо записывает весь его бред, и Монпарнас, сосед по камере, предлагает выход. На следующем допросе Грантер требует начальника следственного отдела Жиске, и, когда тот приходит, рассказывает ему о захватнических планах Наполеона, а с египетского похода перескакивает на восточных красавиц. Жиске недоуменно смотрит на него и просит у Жавера протоколы предыдущих допросов, а Грантера тем временем отправляют в камеру.
Несколько дней его не трогают, а затем устраивают очную ставку с матерью, которая три часа то рыдает у него на плече, то роется в сумке, пытаясь найти шоколадку, то заклинает признаться во всём и обещает, что тогда его пощадят. Грантер криво усмехается на нелепое «пощадят» и старается дышать ровно: мать всё-таки жалко. Но когда она рвёт набросок Анжольраса, найденный в комнате сына, вся жалость пропадает. Полицейские это замечают, и мать вскоре уводят.
Грантер уверен, что до суда его оставят в покое, но через пару дней ему сообщают ещё об одной очной ставке. Теперь с другой стороны стола сидит Мариус. У Грантера перехватывает дыхание, и он даже не пытается сдержать счастливую улыбку: может быть в следующий раз на месте Мариуса будет Анжольрас. Полицейские смотрят на него с подозрением, а Мариус почему-то выглядит виноватым, обнимает себя за плечи свободными от наручников руками, и Грантер вспоминает, что в микроавтобусе его не было. Но, значит, его всё-таки загребли. Интересно, за что? Этот вопрос не даёт Грантеру покоя, и он не выдерживает:
— Когда тебя арестовали?
Мариус замолкает на полуслове.
— Мсье Понмерси пришёл сам с чистосердечным признанием, — отвечает за него Жавер. — Поэтому сейчас он находится под домашним арестом, а не в камере.
— Кого ты ещё видел из наших?
Вопрос звучит грубо, и Жавер возмущается, что здесь допрашивает он, а не Грантер, но Мариус торопливо качает головой:
— Никого, ты первый...
Он говорит что-то ещё, но Грантер уже не слышит. Почему они не устроили Мариусу очную ставку с лидером их кружка? Неужели с ним что-то случилось? Грантер смотрит на жандарма у двери, на дубинку на его поясе, и перед глазами встаёт больничная палата и неподвижный Анжольрас, обмотанный проводами и трубочками. У Грантера начинает кружиться голова, сердце почти выпрыгивает из груди и пересыхает в горле. Он просит воды, звук собственного голоса оглушает, но инспектор, почему-то ставший размытым пятном, только мельком смотрит на него и снова поворачивается к Мариусу, чьи слова набатом отдаются в ушах Грантера, так что он ничего не различает. Он закрывает глаза и хватается руками за стол, за то место, где когда-то давно, почти три недели назад, нарисовал букву А. Пальцы нащупывают выпуклый контур, и Грантеру становится легче, как будто сама буква поделилась с ним силами.
— Что с Анжольрасом? — хрипло спрашивает он.
— Он рассказал про ваш бункер, — последнее слово инспектор Жавер выделяет голосом. В его исполнении оно звучит невероятно глупо, но Грантер улыбается.
В первую секунду он просто счастлив, что с Анжольрасом все в порядке, но потом приходит понимание, и он начинает смеяться. Грантер не верит в людей — слишком со многими приходилось общаться — он знает, что у каждого есть больное место, которое надо только найти, и человек раскроется. Он даже готов допустить, что Жавер более тонкий психолог, чем кажется, и способен найти это место, только вот Анжольрас не человек. Он мрамор. Прекрасный мрамор, у которого нет слабых мест.
— Анжольрас? Анжольрас рассказал про бункер?! — вслух это звучит совсем невероятно, и Мариус так краснеет, что ответа даже не требуется.
Жавер тоже это понимает и снова повторяет, что вопросы здесь задаёт он. Мариус торопливо продолжает рассказывать, как он познакомился с Курфейраком, а Грантер думает о том, что в ящике Комбефера лежит флешка с набросками к мультику про арабов, который полиция уже полмесяца пытается приписать Друзьям азбуки. Грантер хмурится, пытаясь вспомнить, знал ли Мариус авторов, учитывая, что мультик возник во многом благодаря ему.
***
13 августа 2010
— Ваше видео и пятидесяти просмотров не наберёт, — говорит Грантер, ретушируя последний стык между кадрами. — А эти пятьдесят будут студентами-актерами, надеющимися когда-нибудь сыграть Наполеона.
— Почему Наполеона? — спрашивает Комбефер, рассеяно подкручивающий установку микрофона в ожидании готового видео.
— Потому что именно таким голосом надо призывать к бою.
— А почему только они? На остальных голос не подействует? — спокойно спрашивает Анжольрас.
— Остальным нужна картинка. А у тебя на первой же секунде идёт изображение Ортефё. Кто такой этот Ортефё?
— Ты уже спрашивал. Министр иммиграции, интеграции, национальной идентичности и совместного развития. Грантер, ты же сам монтируешь это видео. Неужели ты не мог хотя бы прочитать текст?
— Я репрезентативный француз, которому не интересен старый лысый министр иммиграции и чего-то там.
— Интеграции, национальной идентичности и совместного развития.
— Именно. Людям не интересно слушать, как ты по фразе разбираешь все его речи со ссылками на древнегреческих философов и с этим занудным «министр иммиграции, интеграции и бла-бла-бла» через каждые два слова. Аудитории не нужны твои логичные комментарии, они хотят стёб и секс. — Он ненадолго задумывается. — Или красивую картинку, раз уж вы не разрешили мне нарисовать мультик, где Анжольрас нагибает Ортефё.
Курфейрак смеётся — его постоянно веселит эта идея, Анжольрас предсказуемо вспыхивает и мрачно смотрит на Грантера, а Грантер с довольной ухмылкой изучает его лицо.
— Как можно из старого лысого мужика сделать красивую картинку? — серьёзно спрашивает Комбефер.
— Поставить вместо него фотку Анжольраса, — Анжольрас недовольно вздыхает, и Грантер быстро поправляется, — или хотя бы котенка. Анжольрас, ты пойми, никто даже слушать это не станет. Они увидят этого Ортефё, и тут же выключат, даже не дождавшись твоих комментариев.
— Не суди всех по себе, — устало морщится Анжольрас.— Не всем людям так же наплевать на всё, как тебе.
Грантер пожимает плечами и отодвигается, чтобы не закрывать экран от Комбефера.
За неделю видео набирает одиннадцать просмотров, и Комбефер признаёт, что оно действительно скучное.
— Да, можно было бы и лучше смонтировать, — задумчиво говорит Анжольрас, и все растерянно замолкают.
Грантер стискивает зубы и тоже молчит. Ещё оставшаяся гордость требует развернуться и уйти навсегда, мозг подсказывает, что через каких-нибудь полгода он забудет об Анжольрасе, но ноги отказываются повиноваться. Молчание нарушает Комбефер.
— Анжольрас, — неуверенно говорит он, — вообще-то это наше упущение. Это мы написали текст и выкинули половину кадров. Грантер сразу сказал, что будет плохо.
— Ну да, — кивает Анжольрас. — Я же сказал, что мы неправильно сделали.
— Ты сказал немного не то, — всё так же осторожно продолжает Комбефер.
— Немного? — возмущённо фыркает Курфейрак. — Ты сказал вообще не то, — он поворачивается к Грантеру и обнимает его за плечи. — Не обращай внимания, Эр. Анжольрас как обычно думал об идее, а не о людях.
Неловкие извинения Анжольраса прерывает Мариус, вернувшийся из суда. Он с порога начинает рассказывать о ливанце, чью машину якобы сожгли во время беспорядков, но во время следствия выяснилось, что он сам поджег ее, чтобы получить страховку. Дело изначально вызвало большой общественный резонанс, но до суда публике не сообщали, кто был истинным виновником поджога, и в интернете со вкусом ругали радикальную молодежь, которая «вот так вот перепутает вас с ливанцем и подожжёт вашу машину. Что вы будете делать? А то, глядишь, и не перепутает, а все равно подожжёт, просто от скуки». Мариус, проходящий практику в качестве помощника окружного прокурора, пытался спорить, но ему отвечали, что он тролль и националист. Теперь Мариус ликует: суд признал ливанца виновным и назначил ему огромный штраф, а журналисты, присутствовавшие в зале, уже выложили вердикт в соцсетях. Баорель уточняет номера статей, и вместе с Леглем и Мариусом отходит к компьютеру, чтобы залезть в Кодекс, а Курфейрак хватает Грантера за руку и тащит к Анжольрасу и Комбеферу.
— У меня гениальная идея! — громко восклицает он, и Комбефер, придумывающий новый пост для блога Фейи, заинтересовано смотрит на него.
— Грантер нарисует мультик, — понизив голос, продолжает Курфейрак. — Про арабов, которые, прикрываясь беспорядками, поджигают своё имущество. Только вместо машин у нас будет мечеть.
— Хорошая идея, — после небольшой паузы говорит Анжольрас. — Но тут и исполнение должно быть очень хорошее. Это же не просто кадры подобрать, а надо сделать целый ролик.
Они все втроём смотрят на Грантера, но он отвечает только Анжольрасу:
— Я смогу это нарисовать, вот увидишь.
Видео выходит довольно злым. В двухминутном ролике Грантер попутно высмеивает католиков, не смеющих дать отпор мусульманам, и пожилых французов, недовольных, что арабы уступают им место в автобусе, — они же должны быть грубее. Он уверен, что Анжольрасу не понравится, и даже знает, что именно, но сам выкидывать собственные кадры не собирается. Анжольрас, к его удивлению, только кивает и просит Комбефера завести для видео новый аккаунт на ю-тубе, а Грантер отдаёт ему флешку. Администрация сайта удаляет видео через несколько часов, когда количество просмотров достигает двухсот тысяч. Грантер узнаёт об этом только на следующий день от Комбефера, отмечавшего накануне однокурсника и не пришедшего из-за этого в бункер.
— Я залил его ещё раз с другого канала, — говорит Комбефер, отведя их в угол. — На мою фейковую почту пришло предупреждение. Меня очень корректно просят удалить видео, иначе администрации сайта придется сделать это самим, но тогда мой ай-пи заблокируют.
— Ты сидел из универа? — уточняет Курфейрак.
— У нас ведь и раньше были видео с акций, — одновременно с ним говорит Грантер. — Но их всегда просто удаляли.
— Да, — сразу обоим отвечает Комбефер и поворачивается к Грантеру. — В том-то и дело, что мультик очень провокационный. Я не удивлюсь, если окажется, что полиция уже пытается пробить автора.
— У меня знакомый работает на «синей кнопке» *, — добавляет Курфейрак. — Я скинул ему ссылку, ещё до удаления. Он мне ночью перезвонил, сказал, что их руководству запретили даже упоминать об этом.
Грантер скромно улыбается — ему приятно, что его работа вызвала такой отклик.
— Я не стал говорить об этом остальным, — продолжает Комбефер. — Видео, честно говоря, экстремистское, если нас найдут, то по головке не погладят. Ребятам лучше об этом не знать.
Грантер вспоминает о флешке, только когда их сажают в полицейский микроавтобус. Комбефер, который во время драки получил серьёзный удар в солнечное сплетение, заходится кашлем и прижимает к губам окровавленный платок. Полицейский, сидящий с ними в салоне, нервно вздрагивает и подходит к нему, а Грантер успевает спросить у Анжольраса, где флешка. Несколько секунд Анжольрас недоуменно смотрит на него, пытаясь понять о чем речь, а потом говорит, что Комбефер удалил видео. Грантер уточняет насчет отдельной папки с исходниками, и Анжольрас гневно смотрит на него.
— Ты хоть что-нибудь можешь сделать по-человечески? — шёпотом спрашивает он, и Грантер засовывает руки поглубже в карманы толстовки. — Неужели сложно было сказать заранее?
Полицейский возвращается, и Анжольрас, презрительно качая головой, отворачивается.
* «синяя кнопка» — общественный телеканал France 3 с региональным вещанием.
***
Грантеру до сих пор неприятно вспоминать об этом, но впервые после разговора в микроавтобусе он рад, что Анжольрас знает — есть хоть какая-то надежда, что ему удастся спрятать флешку от полиции. Мариус как раз замолкает, и Жавер спрашивает его об авторах легальных роликов.
— Комбефер и Грантер, — не задумываясь, отвечает Понмерси.
— Кто что делал конкретно?
— Комбефер придумывал концепцию, подыскивал цитаты и кадры из выступлений, а Грантер монтировал. Я не знаю тонкостей, мне это было не интересно, и я никогда не спрашивал. А, ну ещё Анжольрас — он озвучивал текст.
Жавер кивает: он всё это слышал уже не раз, один только Грантер рассказывал то же самое чуть ли не на каждом допросе — единственный вопрос, на который он был готов отвечать. После обыска дома, когда полицейские обнаружили политические карикатуры, уже не было смысла скрывать, кто делает видео. Жавер свято уверился, что знает автора мультика, но никак не мог это доказать. Даже проведённая экспертиза ничем не смогла помочь: уровень технологий все ещё не может сравнивать рисунки на бумаге с рисунками на компьютере.
Жавер задаёт Мариусу ещё какие-то общие вопросы, потом спохватывается, что Грантеру это уже слышать не обязательно, и приказывает отвести его в камеру.
После этого допросы почти прекращаются, до одного-двух в неделю.
— Больше не о чем спрашивать, готовят дело в суд, — поясняет Монпарнас. — Видимо, этот ваш хунвейбин не дал им никаких зацепок.
— Он не хунвейбин, — машинально поправляет Грантер и следующие несколько часов рассказывает соседям про китайский коммунизм.
***
8 октября 2010
Товарищей по несчастью у него четверо, и, когда Грантера после задержания отводят в камеру, остальные не знают даже имён друг друга. Неприметный мужчина лет пятидесяти оказывается заказным убийцей. Он говорит об этом совершенно спокойно, таким же будничным тоном, которым сообщил, что живёт с дочерью и двумя маленькими внучками. Восемнадцатилетний парень, с ленивой ухмылкой наблюдавший за остальными, оживляется при виде Грантера, называет имя — Монпарнас — и замолкает. Грантер мельком отмечает белые брюки и строгий пуловер: в последнее время почти все его знакомые, связанные с модой, начали носить подобные модели. Ещё двое называют себя политзаключенными, хотя одного взяли за избиение гея, а второго за нападение на полицейского во время акции против реформы образования. Они недовольно косятся на Грантера — из-за Друзей азбуки их обоих перевели из других камер, потому что по закону нельзя держать подследственных по одному делу вместе, и полиции срочно пришлось переселять заключенных, чтобы найти свободные места, — и старательно не замечают Монпарнаса. Во время знакомства выясняется, что противник реформы выступает за легализацию геев, и несколько минут они яростно смотрят друг на друга. Затем гомофоб протягивает руку со словами: «Ну ладно, ты вроде нормальный парень», — и второй её пожимает. Грантер рассказывает о своём деле, несколько раз повторяя, что машины выбирались по отсутствию в них людей, а не по национальной принадлежности их хозяев, но ему не верят. Вместо этого «политические» затевают спор: один кричит, что раз мигрант смог заработать на машину, значит, он полезен французскому обществу, и поджигать его машину нельзя, второму не нравятся методы: ведь теперь полиции придется тратить своё время на защиту «каких-то» арабов. Антиреформатор тут же напоминает ему, что из-за него полиции придется тратить время ещё и на «каких-то» геев, и они переключаются друг на друга. Монпарнас весело смеётся и похлопывает по своей кровати, приглашая Грантера сесть. Он оказывается хорошим собеседником: вообще не задаёт вопросов, зато спокойно рассказывает о себе. Вместе с приятелями он промышлял вооруженными нападениями, и полиция давно уже шла по их следу. Взяли их благодаря девчонке-наводчице.
— Понимаешь, я ведь сам дал ей этот телефон! — возмущается Монпарнас.— Она, если что, должна была позвонить мне, а она вместо этого вызвала полицию. Ей, видите ли, захотелось честной жизни. Прибью!
— А что с ней сейчас?
— Ничего. Отца-то её с нами арестовали. Теперь ходит, передачи ему носит.
— Ну и глупо, — пожимает плечами Грантер. — Ей надо уезжать из города, пока ты в тюрьме и не можешь отомстить. А то скоро тебя выпустят, и будет уже поздно.
— Ну, если убийства докажут, то выпустят нескоро.
— Ты убийца? — недоверчиво спрашивает Грантер.
Не то, чтобы он боится, но Монпарнаса, с его ухоженной внешностью, хорошо подобранной одеждой и литературным французским, скорее можно принять за мальчика из очень хорошей семьи, чем за уличного грабителя, а тем более убийцу. Уже позже Грантер узнаёт, что Монпарнас не прочитал ни одной книги, язык ставил по газетам — если слово напечатано, значит, его можно использовать, — а костюмы ему составляла всё та же девочка-наводчица, которую он когда-то из прихоти отправил в художественную школу, а услышав восторженные отзывы преподавателей о её вкусе, ещё и оплатил первый семестр обучения на дизайнера. Но всё это выясняется потом, а в первый день Монпарнас хмурится и советует ему не забивать голову всякой ерундой.
***
После разговора с Мариусом следователь, кажется, забывает о Грантере, зато принимается за Монпарнаса: ежедневные допросы, очные ставки с потерпевшими, душеспасительные беседы о детях, которых бандиты оставляют голодными, ограбив их отца. Грантер не понимает, зачем Жавер тратит на это время, пока однажды Монпарнас не возвращается в камеру без своей обычной ухмылки и не заваливается молча на лицом к стене. Грантер оглядывает соседей. «Политзаключенные» смотрят какой-то боевик — они мельком оглянулись, когда дверь открылась, и снова уткнулись в телевизор. Киллер разговаривал по телефону с дочкой, но отвлёкся, чтобы вопросительно кивнуть Грантеру на Монпарнаса. Грантер пожимает плечами и подсаживается к соседу. Несколько минут они молчат, пока Грантер думает, с чего бы начать разговор, но когда он уже открывает рот, Монпарнас неожиданно поворачивается к нему:
— Кстати, ещё вчера хотел спросить. Комбефер это кто-то из ваших? — говорит он.
— Да, — растерянно отвечает Грантер. — А что с ним?
— Да с ним-то всё в порядке, а вот Бабет уже сходит с ума, — смеётся Монпарнас. — Говорит, что никакого покоя от него нет, всё говорит и говорит. То о мигрантах, то о какой-то биологии, то Кодекс наизусть зачитывает.
— Да, он у нас разносторонний, — улыбается Грантер, вспоминая свою первую встречу с Комбефером и своё первое «дело».
***
23 марта 2009
Грантер не любит бывать дома: соседей у него нет, собака осталась в Тулузе, и после стольких лет жизни в собственном доме трудно привыкнуть к двухкомнатной квартире. Поэтому он использует любой повод не приходить до ночи, но в этот день ему некуда податься. По дороге домой он думает, что кроме супа недельной давности ничего из еды нет, а приготовить что-то самому помешает компьютер. Остаётся только кафе. Грантер заходит внутрь, здоровается с охранником, который живёт в его доме этажом выше, кивает бармену, с которым когда-то занимался в секции карате, и садится за столик спиной к окну, чтобы не видеть школу, в которой отучился последние два года. За соседним столиком сидит компания из пяти человек, все ровесники Грантера, кроме одного, совсем ещё школьника на несколько лет младше остальных. Грантер задерживает на нем взгляд, удивляясь, что такие черты лица встречаются не только у древнегреческих скульптур, но тут же отвлекается на его приятелей, обсуждающих систему образования.
— Зачем оно мне надо? — громко возмущается невысокий коренастый парень с ссадиной на брови. — Нет, я не против учить английский и немецкий, хотя он все равно мне не пригодится...
— Не говори мне об этом, — яростно мотает головой один из его друзей, до этого почти лежавший на столе. — Я до сих пор не понимаю, как?! Как можно было полезть на эту фабрику, зная, что туда собирается полиция?
— Мне надо было узнать, кто их приведёт, — пожимает плечами первый и смеётся. — Да ладно, я всё равно не собирался за границу.
— И правильно, — второй тоже улыбается и, перегнувшись через самого младшего, стучит по лбу приятеля костяшками пальцев. — Раз мозгов нет, то нечего позорить Францию.
— Курфейрак. — парень со ссадиной морщится и слегка отклоняется. — Ты мне лучше скажи, зачем тебе эта латынь. Дьявола вызывать?
— Нет, это к Комбеферу, — Курфейрак кивает на светловолосого паренька, уткнувшегося в свой ноут. — Они обсудят вес малого греха, как устроен неугасающий огонь и температуру ада.
— Около четырехсот пятидесяти по Цельсию, — отвечает Комбефер, ненадолго оторвавшись от экрана. — Это подсчитали на основе цитаты из Библии.
— Вот! — обрадовано восклицает первый спорщик. — Комбеферу это нужно, он медик, а мне зачем?
— А ты юрист, — отвечает Комбефер.
Остальные смеются, и парень со ссадиной — громче всех.
— Да какой из меня юрист? — отсмеявшись, говорит он. — Я не понимаю, почему меня до сих пор не выгнали.
— Раз после ареста не выгнали, уже никогда не выгонят, — говорит парень в шапочке, сидящий спиной к Грантеру.
— Латынь и древнегреческий нужны, чтобы читать классиков в оригинале, — замечает самый младший, похожий на статую Аполлона. Он единственный из всех не смеётся и даже не улыбается.
— Я и в переводе их могу почитать, — отвечает ему приятель и добавляет, понизив голос, но так, чтобы все услышали. — Всё равно они все одинаковые.
Этого Грантер стерпеть не может: всю среднюю и старшую школу он был лучшим учеником по древним языкам, он знает наизусть почти всего Ювенала, и во второй класс его пустили только по личной просьбе профессора латыни, взяв обещание, что он никогда не пойдёт на техническую специальность. Он может узнать любой перевод «Одиссеи» с любого места на трех языках: французском, английском и латыни — и может сходу перевести любой текст на древнегреческий. Но рассказывать всё это незнакомым людям он не собирается, ограничившись простым:
— В переводах иногда искажается смысл прямо на противоположный. К тому же переводы не дают возможности оценить слог автора и игру слов.
Ребята растерянно оглядываются на него, все, кроме Комбефера.
— Полностью согласен, — кивает тот, поднимая голову и проводя рукой по глазам.— Например, та же Вульгата. Вас не смутит такой пример? — спрашивает он у Грантера. — Я когда-то сравнил её с греческим вариантом и нашёл несколько несоответствий. Если не ошибаюсь, — он задумывается и ещё раз трёт глаза, — в Вульгате сказано, что в Царствие Небесное войдёт только тот, кто возненавидит своего отца, мать, братьев и сестёр.
— Отец — имеется в виду Дьявол, — уточняет Грантер.
Курфейрак протяжно стонет и роняет голову на вытянутую на столе руку, но Комбефер не обращает на него никакого внимания.
— Да, — кивает он Грантеру. — Но братья и сёстры — это такие же люди, созданные как и сам... мм... адресат послания, из плоти. То есть Вульгата предлагает возненавидеть людей.
— А как же «возлюби ближнего своего»? — растерянно спрашивает парень в шапочке.
— Боссюэ, не заводи его, очень тебя прошу! — страдальчески выкрикивает Курфейрак.
— Поэтому я и решил прочитать греческий перевод, — улыбается ему Комбефер.— И там написано, что в рай попадут те, кто будут любить Бога больше, чем земную жизнь. К сожалению, я не знаю иврит, и не могу прочитать в оригинале. Вы не читали?
— Нет, — мотает головой Грантер. — Да я, честно говоря, и на латыни не читал. Никогда не интересовался религией.
— Я тоже не очень. Так, когда-то между делом прочитал.
— Ага, между теорией струн и нейро- каким-то там программированием, — снова оживляется Курфейрак.
— Я думал, вы медик, — удивляется Грантер, оглядываясь на парня со ссадиной.
— Я учусь на кардиолога, но иногда читаю что-нибудь не по своей теме, — улыбается Комбефер.
— А я раньше учился на художника, — из вежливости вынужден ответить Грантер. — А потом меня выгнали, и теперь я занимаюсь оформлением сайтов, иногда фотографирую, в общем, прожигаю жизнь.
— Вы живёте неподалёку? — спрашивает Комбефер.
— В соседнем доме.
— Хорошо устроился, — смеётся парень со ссадиной. — И метро недалеко, и кафешка классная под боком, — он обводит рукой «Мюзен». — Жаль только, клубов нет.
— Есть один, если хочешь, покажу, — усмехается в ответ Грантер.— А вообще я предпочитаю клубы подальше от дома.
— Это правильно, — снова смеётся парень. — Но я хочу посмотреть на ваш местный. Сегодня сойдёт? Меня Баорель зовут.
— Грантер. Да, сегодня нормально. Ты здесь до вечера будешь или позже подъедешь?
Баорель смотрит на Аполлона, и тот еле слышно вздыхает:
— Мы все будем здесь до вечера. — Он встречается взглядом с Комбефером и нехотя добавляет: — Если хочешь, можешь присоединиться.
3 мая 2009
Друзья азбуки — название придумал Комбефер, который надеялся помочь мигрантам ассимилироваться во Франции, а для этого им нужно было хотя бы выучить французский, — собираются в кафе почти каждый вечер. Иногда кто-то из них приводит приятелей, и Комбефер рассказывает о целях кружка: создание муниципальных центров адаптации, презентации в школах, проверка условий труда для приезжих на предприятиях. В его папке всегда есть копия регистрации Друзей как волонтёрского движения, которую он готов продемонстрировать всем интересующимся. Грантеру с ними скучно, его не интересуют ни мигранты, ни их адаптация, но на собрания он несколько раз приходит: первый — из любопытства, а потом, чтобы вытащить Баореля, с которым они быстро подружились, на очередную вечеринку. Их Аполлону это не нравится — он убеждённый трезвенник, но Грантер долгое время игнорирует его недовольство, пока Баорель однажды не отказывается идти в клуб из-за «приказа шефа сделать одну ерунду».
— Хочешь я уболтаю твоего шефа? — предлагает Грантер и поворачивается к Комбеферу, но Баорель кивает на Аполлона:
— Он — шеф.
Грантер не уточняет, но в день следующего собрания приходит в кафе пораньше, и на выходе сталкивается со спешащим Жоли.
— Ваш руководитель Анжольрас? — быстро спрашивает он, хватая Жоли за плечо.
Тот вздрагивает от неожиданности, чуть не роняет телефон на землю и радостно улыбается.
— Тут Грантер пришёл, давай я его попрошу, — говорит он в трубку.
— ...
— Ну а что такого? Это же просто подарок!
Собеседника, видимо, это предложение не радует, и Жоли несколько секунд подпрыгивает на месте от нетерпения, слушая ответ, потом прикрывает динамик телефона и шепчет Грантеру:
— Ты не дойдёшь со мной до метро?
Заинтригованный Грантер только кивает. Они почти доходят до станции, когда Жоли, наконец, кладёт трубку.
— Понимаешь, — тараторит он, — Анжольрас хотел сделать сюрприз одному... нескольким людям, но для этого ему надо залезть в квартиру, а ключей у него нет. Легль с Баорелем должны были ему помочь. Но они попали в аварию, понимаешь?
— Серьёзно?
— Уверен, что да! У Легля сотрясение, Баорель утверждает, что он в порядке и ругается, что врачи не хотят его отпускать. Я должен поехать к ним. Я знаю, что у Легля не просто сотрясение! Слушай, мы не могли бы пойти побыстрее?
— Да хоть побежать, — великодушно предлагает Грантер, и Жоли тут же переходит на трусцу. — А чем ты ему поможешь, даже если это не просто сотрясение?
— Во-первых, я должен убедиться, что его будут правильно лечить, а во-вторых, надо уговорить Баореля обследоваться, пока он не сбежал. В общем, ты не мог бы съездить к Анжольрасу?
Грантер пожимает плечами и спрашивает адрес — почему бы не помочь знакомому, тем более Анжольрасу.
Ему нравится Анжольрас. Нет, не так. Ему интересен Анжольрас. Узнав, что Друзья азбуки выступают против нелегальной иммиграции, Грантер подумал, что они обычные националисты, которые, прикрываясь нелегальными мигрантами, хотят избавиться от любых. Но через несколько дней он увидел, как Анжольрас и Прувер готовятся к занятию с детьми мигрантов. Немного позже Жоли проговорился, что Анжольрас три года жил на Реюньоне, преподавал в школе французский. Это было понятно, Грантер сам съехал от родителей в семнадцать лет, но Жоли категорично отверг это предположение.
— Ты что! — возмутился он. — Анжольрасу не это было важно. Ты знаешь, что на Реюньоне до сих пор говорят на креольском? А они же французы!
— А почему тогда вернулся? — спросил Грантер. — Всех научил, что ли?
— Не всех, — ответил услышавший их Анжольрас. — Но начинать надо с себя.
Ну как мог не заинтересовать такой человек?
Анжольрас стоит у входа в сквер и задумчиво вертит в руках большую красивую коробку, а сидящие неподалёку школьницы с интересом поглядывают на него. Подходя к Анжольрасу, Грантер слышит за спиной их разочарованные вздохи.
— Спасибо, что пришёл, — говорит Анжольрас, пожимая ему руку.— Пойдём, я введу тебя в курс дела, — он направляется к лавочке, перехватив коробку за угол и помахивая ей на ходу.
— Дай сюда, — не выдерживает Грантер. — Кто так торт носит?
— Это не торт, — отвечает Анжольрас, но коробку отдает. Она оказывается неожиданно тяжелой, и внутри что-то булькает.
— Жоли предупредил, что это незаконно? — спрашивает Анжольрас, когда они усаживаются.
— Да я и сам догадываюсь, что как-то не принято влезать в квартиру в отсутствие хозяев. Кому хоть сюрприз-то? Девушке?
— Нет. И это будет не самый приятный сюрприз.
Он внимательно смотрит на Грантера и продолжает:
— В этой квартире живёт несколько семей нелегальных мигрантов. Префектура об этом точно знает: и мы, и соседи несколько раз писали заявления, но ничего не изменилось.
— Ты хочешь их убить? — Грантер почему-то не сомневается, что Анжольрас способен на весьма радикальные меры.
— Пока нет, — отвечает тот, подтверждая его мысли. — Мы решили привлечь внимание журналистов к этой квартире. Курфейрак раздобыл сводку происшествий, освещавшихся в прессе. Чаще всего говорят о взрывах бытового газа.
— И ты решил устроить взрыв газа, — смеётся Грантер.
— Именно, — серьезно отвечает Анжольрас и кивает на коробку в руках Грантера.— Там какая-то жидкость, пропан с чем-то. Её надо разлить по комнате и включить газ. Дальше, насколько я понял, они вступят в реакцию, выделится что-то там с громким хлопком, по крайней мере, мне так пообещали, и начнется пожар. То есть это даже не взрыв, а возгорание, но я не вникал. Если хочешь узнать поподробнее, спроси у Комбефера, он лучше знает.
— Да ладно, я верю, — отмахивается Грантер, забывший о химии сразу после школы и никогда не жалевший об этом. — Но мне казалось, вы против настолько радикальных методов.
— Я бы сделал это ещё полгода назад, но Комбефер верил, что у нас получится законным путем, — Анжольрас улыбается, как отец, гордящийся гениальным сыном, и Грантеру внезапно хочется самому стать причиной такой улыбки, но Анжольрас уже снова серьёзен. — Если тебя волнует, что кто-нибудь пострадает...
— Меня не волнует, — перебивает Грантер.
Насколько он успел узнать Комбефера, тот бы не допустил крови, а разговоры о технике безопасности Грантер терпеть не может с детства. Анжольрас удовлетворённо кивает, как человек, только что получивший доказательство давно предполагаемого факта.
Когда они поднимаются на нужный этаж, Анжольрас устраивает целое представление с подбором отмычки и напряжённым ожиданием щелчка, но Грантер совершенно не волнуется: в присутствии Анжольраса кажется, что ничего плохого просто не может произойти. В книгах в таких случаях пишут, что «он излучал мощную энергетику», но Грантер никогда не верил в энергетику и, как выясняется, правильно делал — просто Анжольрас настолько верит в себя, что остальным не остаётся ничего, кроме как тоже поверить.
— Баорель должен был открыть, — объясняет Анжольрас, стоя на коленях перед дверью. — Он мне показывал несколько раз, на всякий случай, но я невнимательно слушал. Никто не идёт?
— Всё в порядке, — отвечает Грантер, переходя от лестничной клетки к лифту, и, на всякий случай, заглядывая по дороге в другое крыло.
— Получилось, — наконец, выдыхает Анжольрас.
Нелегальные мигранты живут в двухкомнатной квартире. Анжольрас сразу проходит в гостиную и останавливается посередине, неодобрительно глядя на большую семейную фотографию на письменном столе.
— С размахом обустроились, — буркает он. — Видимо надолго.
Грантер распаковывает коробку. Внутри оказывается бутылка из-под вина.
— Твоя? — спрашивает он, разглядывая этикетку.
— Что?
— Хорошее вино, говорю. Твоя бутылка?
— Нет, я не пью.
— И почему я не удивляюсь? — хмыкает Грантер, принюхиваясь к содержимому. — Ничем не пахнет. Куда лить?
— Давай я сам, — говорит Анжольрас, протягивая руку. — Открой пока газ на кухне.
Выходя из кухни, Грантер чуть не наступает в лужу.
— Тебе не кажется, что этого многовато? — спрашивает он, ошарашенно глядя на ручеёк, вытекающий из-под закрытой двери в комнату.
— Не знаю, — задумчиво отвечает Анжольрас. — Пойдём отсюда быстрее.
Громкий хлопок раздаётся, когда они неторопливо, чтобы не привлекать внимания, хотя на площадке пусто, доходят до лестницы, и тут же снизу слышатся шаги.
— Чёрт! — морщится Анжольрас. — Давай к лифту.
Изначально предполагалось, что они не будут пользоваться лифтом — при спуске с седьмого этажа велика вероятность встретить кого-нибудь в кабине и проехать с ним достаточно времени, чтобы он успел запомнить случайных попутчиков. На лестнице гораздо проще спрятать лицо под капюшоном и проскочить мимо, буркнув какое-нибудь приветствие, но теперь лестница для них закрыта: из-за террористических актов люди стали настороженнее относиться ко всем неизвестным звукам и, конечно же, любой прохожий моментально свяжет странный хлопок с двумя незнакомыми парнями, а полиция сделает правильные выводы.
— Стой здесь, — говорит Анжольрас. — Я вызову лифт. Если пустой — поедем, нет — ждём следующего.
Грантер кивает, начиная постепенно понимать, почему тот же Баорель признал лидером человека, предпочитавшего на собраниях отмалчиваться: если Анжольрас сейчас и волнуется, то это выражается только в отрывистости его фраз; голос и выражение лица ничуть не изменились.
Лифт уже остановился на их этаже, когда из одной из квартир раздаётся истошный женский крик, а вслед за ним громкий собачий лай. Анжольрас моментально оборачивается, и Грантеру в голову приходит мысль, что без кровинки в лице он совсем не отличим от мраморной статуи.
— Соседка, — выдыхает Анжольрас. — Мы думали, она в отпуске.
Они с Грантером одновременно срываются с места, ударяются плечами, вписываясь в поворот, и с трудом тормозят у нужной двери, из-за которой всё ещё слышится лай и тянет гарью.
— Отойди! — бросает Анжольрас, разбегаясь и ударяя ногой в дверь.
Дверь даже не прогибается, хотя Грантер успевает оценить силу удара и высоту прыжка. Анжольрас снова отходит к противоположной стене. Второй удар оказывается таким же безрезультатным, но Анжольрас заметно морщится и, беря третий разбег, меняет опорную ногу.
— Давай я, — предлагает Грантер, и, не дожидаясь ответа, бьёт по двери.
Коридор заполнен чёрным дымом, режущим глаза, и Грантеру приходится пробираться наощупь, ориентируясь на уверенные шаги Анжольраса, идущего впереди. Когда они доходят до комнаты, в которой кричала женщина, Грантер уже задыхается. Нащупав дверь, он с трудом приоткрывает глаза и тут же со стоном закрывает их обратно. В голове мелькает мысль, что он ничем не сможет помочь, только зря погибнет сам, и вообще женщина уже замолчала — наверняка задохнулась, но уйти, не убедившись, он не может. Сделав очередной шаг, он наталкивается на Анжольраса с женщиной на руках, и отходит в сторону, чуть не спотыкаясь о собаку. Грантер наклоняется, подхватывает её на руки — судя по очертаниям, это лабрадор или ретривер — и бросается из комнаты, из последних сил задерживая дыхание. Он не помнит, где он все-таки вдохнул — может в середине коридора, а может у самого порога, но голова тут же кружится, и он начинает падать. Подхватывает его Анжольрас, успевший вынести женщину на площадку и вернувшийся в квартиру.
— Мне показалось или она была арабкой? — спрашивает Грантер, когда они убедились, что с женщиной и собакой всё в порядке, сказали любопытствующим соседям, что возвращались от приятеля и просто услышали крики, и вышли на улицу.
— Да, — отвечает Анжольрас. — Но она легальная. Я слышал, как она говорила, что выходит в отпуск, а потом с собакой стал гулять муж, и мы решили, что она уехала. Если бы я знал, что она дома, я бы отменил операцию.
— Подожди, — останавливает Грантер, безуспешно пытаясь спрятать восхищение в голосе. — То есть она арабка, но ты все равно её спас?
— Я же сказал, что она легальная, — раздражённо отвечает Анжольрас. — Конечно, я обязан был её спасти. И вообще, одно дело поджечь пустую квартиру, и совсем другое — убить человека. — Он оценивающе смотрит на Грантера. — А вот от тебя я такого не ожидал. Не думал, что ты полезешь спасать постороннюю женщину.
Впервые с момента знакомства он смотрит на Грантера не то, чтобы с уважением, но хотя бы без обычного недовольства, и это настолько непривычно, что Грантер пожимает плечами:
— Причём тут женщина? Я за собакой полез.
@темы: фики
-
-
20.03.2014 в 14:46-
-
20.03.2014 в 14:47-
-
20.03.2014 в 14:47-
-
20.03.2014 в 14:49-
-
20.03.2014 в 14:49-
-
20.03.2014 в 14:49-
-
20.03.2014 в 14:50-
-
20.03.2014 в 14:52-
-
20.03.2014 в 14:52-
-
20.03.2014 в 16:19-
-
20.03.2014 в 16:39