Быть добрым очень легко, быть справедливым - вот что трудно. javert+valjean fatal error (с)
Как оказалось, не все читали.
А поскольку оно так или иначе цепляется друг за друга, то, в порядке очередности, так сказать:
читать дальшеpay.diary.ru/~chasse-noire/p159913802.htm
Мертвая зона
И что на него нашло, когда, бросив торговцу монету, он не глядя сунул книгу в карман?
Правду сказать, он тут же забыл о своем приобретении, ибо мысли его были заняты другим, и вспомнил о книге только тогда, когда, придя в свою квартиру, начал снимать редингот.
Чтение вообще давалось ему с трудом - слишком уж много было в книгах ненужного и неестественного, а это был даже не роман, а стихи.
Самый бессмысленный, по его разумению, вид литературы.
В романах осмысленного, правду сказать, тоже было мало: что ни герой - то проходимец и авантюрист, а то и мятежник; если лекарь, то непременно шарлатан, каждый судья - мздоимец... Как такое вообще разрешали печатать?
Одна польза - там порой, с завидным знанием дела, описывались приемы и увертки нечистых на руку людей, что могло быть полезно в его деле.
В романах иного толка описывали некие "возвышенные страдания утонченной и чувственной души". Там было много слов про "душевные терзания" и "душевные порывы", целесообразности которых он принять не мог и это вызывало глухое раздражение.
Но поэзия - поэзия была худшим представителем мира литературы.
Те же "возвышенные страдания" только описывалось все это настолько витиевато, что он не мог, как ни старался, обнаружить хоть какие-то крупицы смысла.
Может, оно и хорошо для пылких юнцов и не в меру впечатлительных девиц, а он не собирается забивать себе этим голову.
В свое время, попытавшись прорваться сквозь дебри поэтических словоизлияний и потерпев в этом неудачу, он раз и навсегда зарекся читать стихи, и, обычно, покупая книгу, заглядывал внутрь, дабы определить содержание. И вот - такая оплошность
Он все-таки заглянул в приобретенный том, дабы понять, пустить его на растопку или же перепродать.
Автор описывал чужеземные рощи и заросли неведомых растений, серебряный источник, небо неведомого сада, необъяснимым образом одновременно голубое и золотое, и вопрошал собственное сердце - отчего оно требует некой отравы, вместо того чтобы поверить в счастье и жить, как растения в этом саду?
Как обычно - полная бессмыслица. Но вроде ничего предосудительного, можно будет снести торговцу, глядишь, купит какая-нибудь юная барышня и будет лить слезы над страницами, мечтая о неведомых садах и невообразимых небесах...
Накатило привычное раздражение. Он отложил книгу и лег, заложив руки за голову.
"Жить, как травы, в этом упоительном саду... Ишь... И как до такого можно было додуматься?..."
На мгновение ему представился залитый солнцем Люксембургский сад - девушки и женщины, прогуливающиеся под кружевными зонтами, мужчины, с улыбками отвешивающие им поклоны, смеющиеся дети... Непонятная, непостижимая как стихи, жизнь других людей...
"Нет... - губы его дернулись в горькой усмешке, - Мне никогда не войти в этот сад. В нем нет цветов для меня..."
Без названия
Солнце клонилось к закату, начиная плавить золотом окна зданий.
Недалеко от входа в одну из окружных парижских префектур начали собираться стайки девушек - все как одна в странно вызывающих своей нарочитой скромностью платьях, с кружевными зонтиками и неприменными вуальками на шляпках.
Они о чем-то переговаривались между собой, переглядывались с другими такими же группками, иногда переходили из одной в другую, но затем, неизменно, возвращались в свою.
С позволения читателя автор позволит себе приблизиться к ним чуть ближе и рассмотреть одну из этих групп чуть подробнее.
Группка эта состояла из шести девушек в возрасте от 16 до 18 лет и была объединена страстью к одному инспектору, имени которого мы называть не будем, дабы еще сильнее не осложнять жизнь этого достойного человека. Тем более, что и сами девушки никогда не называли предмет своего обожания по имени - это казалось им слишком приземленным и недостойным ЕГО. Когда же они произносили "ОН", то делали это с таким значением, что автору поневоле приходится писать это большим буквами, дабы наиболее полно передать их чувства. Единственно, где допускалось использование имени, быль альбомы юных барышень, где они писали это имя на разные лады, украшая завитушками, сердечками, цветами и всем, что только могла подсказать им их фантазия.
Одна из девушек, оглядевшись по сторонам, развязала сумочку и с неким благоговением извлекла оттуда небольшую книгу.
- О, что это у тебя, Эжени?
- Три дня назад, - Трепетным полушепотом, словно открывая страшную тайну, произнесла Эжени, - Я увидела как ОН продал ее разносчику...
Дружный вздох, полный восхищения и зависти, был ей ответом.
Одна из девушек робко потянулась ручкой, затянутой в изящную кружевную перчатку к этому сокровищу:
- Ты позволишь?
- Конечно, Люси, - Эжени с благосклонностью, достойной королевы, кивнула.
Тонкие пальцы коснулись обложки.
- О-о-о!!! - Только и смогла произнести Люси, после чего лишилась чувств.
Вернее, она точно лишилась бы чувств, будь рядом хоть кто-нибудь, способный ее поддержать. Но, поскольку никого достойного рядом не случилось, она просто томно откинулась назад, приложив одну руку к груди, а другую - ко лбу и, прикрыла глаза.
Остальные только с завистью глядели на нее, ибо повторить столь дерзкий поступок и коснуться своей рукой предмета, которого касалась ЕГО рука у них не хватало мужества.
Люси, равно как Эжени, а также некая Катрин, которая по непонятным причинам отсутствовала в данный момент, были самыми дерзкими по части добывания информации и всего такого прочего, что имело отношение к НЕМУ, и остальные четверо в этой группке относились к ним с нескрываемым уважением и восхищением. Им приходилось довольствоваться мелкими "знаками внимания", которые они, тем не менее ценили очень высоко и не упускали случая похвастаться друг перед другом.
- А вот я, - начала одна из них, всем своим видом подчеркивая важность сообщаемых сведений - вчера, совершенно случайно, встретила ЕГО на улице. И ОН дважды посмотрел в мою сторону!
- А меня ОН после мессы задел плечом на выходе из церкви и сказал "Пардон, мадмуазель."
- А я третьего дня очень удачно обронила платок ЕМУ под ноги, вот, - и на свет был извлечен заляпанный грязью батистовый платочек с довольно четким отпечатком подошвы, вызвавший наибольшее количество восхищенных охов и ахов.
Четвертой похвастать явно было нечем, и она было надулась, но через мгновение радостно просияла, и, повернувшись к одной из подруг, произнесла:
- Ты не забыла надеюсь, что наступила моя очередь?
Та испустила горестный вздох после чего медленно и неохотно сняла с шеи форменную пуговицу на шелковом шнурке.
Это была одна из величайших драгоценностей компании, переходящая реликвия, хозяйка которой менялась каждую неделю.
Пуговицу эту раздобыла Катрин. Точнее говоря, она раздобыла три такие пуговицы, но одна была оставлена ей в свое личное пользование, вторая по общему согласию была вручена Люси, которая, обладая несомненным талантом, никогда не отказывала подругам в их просьбах нарисовать в альбоме очередной ЕГО портрет, а третья, как мы уже упоминали, стала всеобщим достоянием.
Подробности добывания пуговиц Катрин до сих пор не разглашала, но лицо ее при упоминании этого случая принимало такое мечтательное выражение, что всем остальным оставалось только завистливо вздыхать, теряясь в догадках.
К ним подошла одна из барышень другой группки, в которой ожидали выхода некоего жандармского капитана, добродушного и щедрого на комплименты и прочие знаки внимания малого.
- А вы все своего ждете? - с деланным равнодушием поинтересовалась она.
- Конечно, - с неприкрытой надменностью ответствовала Эжени, пряча драгоценную книгу в сумочку, подальше от чужих глаз, - И надеемся увидеть. Он полтора часа назад вошел в префектуру, мне об этом сержантик на посту сказал...
Подошедшая довольно удачно изобразила дружелюбную улыбку:
- Удачи вам, мои дорогие. А то ведь он может как обычно, уйти черным ходом... Опять простоите до темноты, и все зря.
- Не стоит за нас беспокоится, моя милая. Своего не упустите.
- О, мы-то не упустим! Наш, в отличии от вашего, от нас не бегает.
- П-ф! - Люси презрительно вздернула свой хорошенький носик - зато в вашем нет ничего загадочного, ничего не объяснимого...
- По моему мнению, - произнесла пришлая девица с язвительной учтивостью, - его единственная необъяснимая загадочность заключается в том, что он явно избегает женского общества.
- Много ты понимаешь в мужчинах! ОН просто невероятно скромен. В отличии от некоторых...
В этот момент к ним присоединилась Катрин, явно слегка запыхавшаяся, но не теряющая достоинства. Обменявшись с подругами приветственными поцелуями, она тут же перешла к главному:
- Не выходил еще?
- Нет, дорогая, ждем.
- А ОН, между прочим, недавно на задержании отличился.
- Откуда знаешь?
Катрин многозначительно повела глазами:
- Слыхала. А сегодня у квартирной хозяйки из дома напротив все досконально вызнала.
- Неужто все?
- И со всеми подробностями!
- Ох, ну не томи! Рассказывай!
- История - просто умереть! Значит так...
Он стоял в лестничном пролете и сквозь маленькое оконце с тоской наблюдал за группкой девиц, решая дилемму, как же ему покинуть здание, не привлекая их внимания.
Можно конечно уйти черным ходом, но... Он все таки инспектор, а не рассыльный какой-нибудь.
Можно дождаться темноты, ибо барышни были, как не крути, из приличных семей, и, как только начинало смеркаться, покидали свой пост, бросая печальные взгляды на здание префектуры. Но...
Боже, да за что эта напасть на его голову?
Ну почему бы им не оставить его в покое? Отчего он не может просто выйти из здания, не боясь попасть в плотное кольцо восторженных барышень, которые лезут к нему с нелепыми расспросами и идиотскими просьбами, заставляя затравленно озираться и мечтать о притоне с вооруженными до зубов отпетыми уголовниками?
И ладно, если бы он видел их только здесь, когда являлся к окружному префекту с докладом - нет, эти барышни мелькали у него на пути постоянно. Они попадались во время патрулирования, путались под ногами во время слежки и даже в церкви во время мессы рядом с ним вполне могла обнаружиться одна из них.
Что ж за жизнь такая - ходи да оглядывайся, словно ты не инспектор полиции, а беглый каторжник какой...
Эти девицы в своем преследовании доходили порой до невообразимого, давая сто очков вперед как профессиональным сыщикам, так и профессиональным карманникам.
Вот, например, одна из них как-то заявилась в участок и с ходу разразилась рыданиями, да так ловко все устроила, что он ее не только не опознал, а наоборот, идиот, позволил висеть у себя на шее со всеми ее невнятными всхлипываниями "такой ужас месье, такой ужас"... Потом девица успокоилась, утирая слезы (на самом деле, конечно, прикрывая лицо) платком сумбурно объяснила, что ее просто напугал на улице подвыпивший мастеровой, но сейчас он наверное уже ушел и надобности в услугах полиции нет и удалилась А он в итоге не досчитался нескольких пуговиц на мундире. Как ей это удалось, он понять не мог, и главное, что не укладывалось в его голове - для чего это было нужно?
Или, помнится, устроили слежку, сменяя друг друга, да так чисто все провернули, что он - инспектор первого класса! - обнаружил их присутствие позже, чем следовало.
После этого пришлось менять жилье - что за дела, когда у твоей двери постоянно обнаруживаются разного рода букетики да надушенные записочки, сплошь покрытые пронзенными сердечками да прочей слюнявой ерундой.
Последней каплей стал котенок с громадным бантом на шее и благоухающий, как целая парфюмерная лавка, на которого он чуть не наступил, выходя как-то утром из своей комнаты.
Добавьте к этому насмешливые взгляды квартирной хозяйки и других жильцов. Срам, да и только.
К делу бы их приставить, с такими-то талантами, жаль, не место женщинам в сыске...
Наконец он решился - плотнее нахлобучил шляпу, застегнул редингот под ворот, перехватил дубинку поудобнее, спустился по лестнице, резко распахнул дверь и быстрым шагом двинулся вниз по улице, изо всех сил стараясь не сорваться на позорный бег.
Девушки, не успевшие среагировать на его появление, с толикой огорчения глядели ему в след
- Ох, - наконец произнесла Эжени, обиженно надув губки, - И вот почему он такой бука?
Подарочек
Нечто вроде пролога.
Звякнул колокольчик над дверью и в булочную, что на улице Святого Антония, вошел высокий человек в темном рединготе.
Ни говоря ни слова и ни удостоив почтенного хозяина лавки даже взглядом, он прошел в угол помещения и встал там, глядя сквозь стекло витрины на улицу.
Булочник был сперва озадачен подобным поведением посетителя, потом насторожился, заподозрив недоброе, но, в конце концов, верх взяло раздражение, вызванное некой досадой — покупателей нынче было до неприличия мало.
- Простите, месье, - всеми силами стараясь придать голосу почтительное выражение, произнес он, - но что вам угодно?
Человек чуть повернул голову, окинул лавочника быстрым хмурым взглядом, от которого тому стало изрядно не по себе, и вернулся к созерцанию улицы сквозь витрину.
- Я... - Не очень уверено произнес булочник, отступая в глубь лавки, - Я позову полицию...
Странный посетитель досадливо поморщился, и не отрывая взгляда от происходящего на улице, вынул из кармана карточку полицейского инспектора.
У булочника словно гора с плеч свалилась.
- Ах, вот оно что... Простите, месье инспектор, но... Вы и сами знаете — время нынче такое... Неспокойное... Мало-ли кто зайти может, да с каким умыслом... Я не про вас, упаси бог, но... Жизнь то нынче... Иной раз только взгляд отведешь от прилавка и глядь — булки как не бывало... Сплошные убытки... Зашли тут намедни трое оборванцев... М-да... Житья не стало от всей этой братии, плодятся, что крысы. Да и крыс в последнее время по прибавилось. Вот какие времена нынче пошли. Кошка-то моя, уж как ловко крыс била, пока в силе была, а сейчас уже не то.. Стара стала. Новую бы где взять, да где возьмешь... Лучшие крысоловы, это, знаете ли, те, которые полосатые, а они как по вывелись все... Прямо беда... И мука опять дорожает... Не к добру все это, вот что я вам скажу...
Инспектор, казалось, вовсе не слушал, но лавочнику это было и не важно — он говорил более для своего успокоения и был доволен уже тем, что его не перебивают...
Когда же полицейский, так и не проронив ни слова, стремительно покинул помещение, почтенный булочник вздохнул с облегчением, а за семейным ужином не отказал себе в удовольствии порассуждать насчет бессмысленности действий полиции, от которых и проку-то никакого нет, одна видимость...
_________________________________________________________________________________________
Котенку было месяцев три-четыре от роду, был он бледно-рыжим и очень несчастным. Причиной его несчастий был громадный бархатный бант на шее и неприятный раздражающий запах. Он попеременно пытался избавиться то от одного, то от другого, изредка делая попытки покинуть место своего прибывания. Но поскольку он был к нему буквально привязан (от банта тянулась полоска бархата к дверной ручке), то все попытки оканчивались ничем.
Он тоскливо вздыхал, оглядывался по сторонам и снова принимался вылизывать пропитанную какой-то невкусной мерзостью шерстку и стаскивать с шеи бант.
Внезапно его поволокло куда-то совершенно против его воли.
Он попытался затормозить, упираясь всеми лапами в дощатый пол, но сила, влекущая его, была слишком чудовищной, слишком несоизмеримой с его усилиями.
Затем над ним нависла громадная подошва, и все что ему осталось - это сжаться в комок, ни на что уже не надеясь...
***
Каким чудом он умудрился задержать движение и не наступить на это существо, он и сам не знал. Это был котенок, с нелепо-громадным бантом на шее и благоухающий, как целая парфюмерная лавка.
Некоторое время он так и стоял - с поднятой ногой. Целый сонм вспыхнувших одновременно чувств— недоумение, раздражение, непонимание, растерянность ввиду абсолютной неожиданности и очевидной нелепости происходящего - заставили его застыть на месте.
***
Потом появилась злость - когда-то он уже испытывал подобное, и очень не любил вспоминать тот момент...
***
Это те девицы, несомненно. Господи, ну что же это такое! Он уже даже почти привык к этим вечным записочкам, букетикам и всему прочему, что находил периодически перед своей дверью. Научился не обращать на это внимания, перешагивать через этот мусор, не замечая, только бросая квартирной хозяйке: «уберите там...».
Она рассыпалась в извинениях, клялась, что больше подобного не случится...
Не случиться, как же.
Вот, на тебе - очередной "подарочек"...
***
Он редко обращал внимание на животных.
Никогда не размышляя над подобными вопросами, он принимал как некий факт, практичность существования любого живого существа. Все на свете имеет свое место и предназначение: коровы, например, нужны для получения молока и мяса, лошади возят повозки и людей, собаки охраняют дом или выслеживают добычу, кошки душат крыс и мышей. Все для чего-то предназначены.
Понятия «милая собачка» или «красивая кошечка» лежали вне пределов его понимания. Существование «просто так», для красоты и удовольствия, он почитал бессмысленным, ненужным и даже — вредным.
Существо, сидевшее у его ног было именно таким - бессмысленным и ненужным. Само его существование угрожало стройности мира. Не приставленное ни к какому делу, оно обречено бесцельно шататься по улицам, плодить себе подобных, являя собой источник неприятностей, грязи, заразы, бог весть чего ещё...
Бездомные и бездельные животные, равно как и бездельные люди, являли собой несомненную угрозу обществу, которое он призван защищать.
Надо бы позвать хозяйку, пусть утопит эту тварь...
Хотя нет. Не стоит давать ей очередной повод для пересудов. Он вполне справиться сам.
Всего делов - свернуть шею да бросить в сточную канаву.
Существо на полу медленно подняло голову и глянуло ему прямо в глаза. В глазах была грусть и смирение с собственной судьбой. Глаза эти словно говорили «что ж, теперь я в вашем распоряжении».
Этот взгляд поверг его в некий вид ужаса.
Он уже видел однажды подобный взгляд. У человека, не у животного. И тот факт, что он увидел человеческое в глазах бездушной твари, напугал его.
Он вздрогнул.
Зачем-то взялся за ленту, привязанную к ручке, подергал ее. Произнес неуверенно:
- Брысь?
Котенок поглядел на него укоризненно.
***
"Ну и дурак же ты, человек. Неужели ты всерьез полагаешь, что мне нравиться тут сидеть? С этим дурацким бантом и идиотским запахом? Я здесь отнюдь не по своей воле... Давай уже, кончай с этим..."
***
Лицо его скривилось, словно от зубной боли.
Он почему-то сомневался относительно возможности поступить самым логичным и правильным образом. Он не понимал причины своих сомнений и это раздражало.
Так же неожиданно злило то, что существо, сидевшее у его ног не боялось его и не заискивало перед ним, не насмехалось и не ненавидело. Оно просто ожидало своей участи.
Действительно, надо кончать с этим...
***
- О, доброе утро, месье Жавер! - квартирная хозяйка, как всегда, была сама любезность.
Он только хмуро кивнул в ответ. Нет, дорогуша, сегодня ты не получишь повода для сплетен. И вообще больше никогда не получишь.
Он был точно уверен, что эта достойная женщина явно как-то способствует появлению всей этой ерунды под его дверью, хотя и не смог найти твердых тому доказательств.
А жаль. С каким у довольствием он поймал бы ее, что называется, за руку! С каким наслаждением увидел бы в глазах вместо плохо скрытой насмешки - испуг...
Но - достаточно. Хватит с него этих всех этих нелепостей.
Сегодня же он найдет новую квартиру.
***
Выйдя на улицу он привычно огляделся по сторонам, поправил шляпу, собрался было резко сунуть руки в карманы, но остановил это движение, раздраженно поморщился и решительным шагом направился в сторону улицы Святого Антония.
Из кармана его редингота торчал, чуть подрагивая, кончик пушистого, бледно-рыжего, полосатого хвоста...
А поскольку оно так или иначе цепляется друг за друга, то, в порядке очередности, так сказать:
читать дальшеpay.diary.ru/~chasse-noire/p159913802.htm
Мертвая зона
И что на него нашло, когда, бросив торговцу монету, он не глядя сунул книгу в карман?
Правду сказать, он тут же забыл о своем приобретении, ибо мысли его были заняты другим, и вспомнил о книге только тогда, когда, придя в свою квартиру, начал снимать редингот.
Чтение вообще давалось ему с трудом - слишком уж много было в книгах ненужного и неестественного, а это был даже не роман, а стихи.
Самый бессмысленный, по его разумению, вид литературы.
В романах осмысленного, правду сказать, тоже было мало: что ни герой - то проходимец и авантюрист, а то и мятежник; если лекарь, то непременно шарлатан, каждый судья - мздоимец... Как такое вообще разрешали печатать?
Одна польза - там порой, с завидным знанием дела, описывались приемы и увертки нечистых на руку людей, что могло быть полезно в его деле.
В романах иного толка описывали некие "возвышенные страдания утонченной и чувственной души". Там было много слов про "душевные терзания" и "душевные порывы", целесообразности которых он принять не мог и это вызывало глухое раздражение.
Но поэзия - поэзия была худшим представителем мира литературы.
Те же "возвышенные страдания" только описывалось все это настолько витиевато, что он не мог, как ни старался, обнаружить хоть какие-то крупицы смысла.
Может, оно и хорошо для пылких юнцов и не в меру впечатлительных девиц, а он не собирается забивать себе этим голову.
В свое время, попытавшись прорваться сквозь дебри поэтических словоизлияний и потерпев в этом неудачу, он раз и навсегда зарекся читать стихи, и, обычно, покупая книгу, заглядывал внутрь, дабы определить содержание. И вот - такая оплошность
Он все-таки заглянул в приобретенный том, дабы понять, пустить его на растопку или же перепродать.
Автор описывал чужеземные рощи и заросли неведомых растений, серебряный источник, небо неведомого сада, необъяснимым образом одновременно голубое и золотое, и вопрошал собственное сердце - отчего оно требует некой отравы, вместо того чтобы поверить в счастье и жить, как растения в этом саду?
Как обычно - полная бессмыслица. Но вроде ничего предосудительного, можно будет снести торговцу, глядишь, купит какая-нибудь юная барышня и будет лить слезы над страницами, мечтая о неведомых садах и невообразимых небесах...
Накатило привычное раздражение. Он отложил книгу и лег, заложив руки за голову.
"Жить, как травы, в этом упоительном саду... Ишь... И как до такого можно было додуматься?..."
На мгновение ему представился залитый солнцем Люксембургский сад - девушки и женщины, прогуливающиеся под кружевными зонтами, мужчины, с улыбками отвешивающие им поклоны, смеющиеся дети... Непонятная, непостижимая как стихи, жизнь других людей...
"Нет... - губы его дернулись в горькой усмешке, - Мне никогда не войти в этот сад. В нем нет цветов для меня..."
Без названия
Солнце клонилось к закату, начиная плавить золотом окна зданий.
Недалеко от входа в одну из окружных парижских префектур начали собираться стайки девушек - все как одна в странно вызывающих своей нарочитой скромностью платьях, с кружевными зонтиками и неприменными вуальками на шляпках.
Они о чем-то переговаривались между собой, переглядывались с другими такими же группками, иногда переходили из одной в другую, но затем, неизменно, возвращались в свою.
С позволения читателя автор позволит себе приблизиться к ним чуть ближе и рассмотреть одну из этих групп чуть подробнее.
Группка эта состояла из шести девушек в возрасте от 16 до 18 лет и была объединена страстью к одному инспектору, имени которого мы называть не будем, дабы еще сильнее не осложнять жизнь этого достойного человека. Тем более, что и сами девушки никогда не называли предмет своего обожания по имени - это казалось им слишком приземленным и недостойным ЕГО. Когда же они произносили "ОН", то делали это с таким значением, что автору поневоле приходится писать это большим буквами, дабы наиболее полно передать их чувства. Единственно, где допускалось использование имени, быль альбомы юных барышень, где они писали это имя на разные лады, украшая завитушками, сердечками, цветами и всем, что только могла подсказать им их фантазия.
Одна из девушек, оглядевшись по сторонам, развязала сумочку и с неким благоговением извлекла оттуда небольшую книгу.
- О, что это у тебя, Эжени?
- Три дня назад, - Трепетным полушепотом, словно открывая страшную тайну, произнесла Эжени, - Я увидела как ОН продал ее разносчику...
Дружный вздох, полный восхищения и зависти, был ей ответом.
Одна из девушек робко потянулась ручкой, затянутой в изящную кружевную перчатку к этому сокровищу:
- Ты позволишь?
- Конечно, Люси, - Эжени с благосклонностью, достойной королевы, кивнула.
Тонкие пальцы коснулись обложки.
- О-о-о!!! - Только и смогла произнести Люси, после чего лишилась чувств.
Вернее, она точно лишилась бы чувств, будь рядом хоть кто-нибудь, способный ее поддержать. Но, поскольку никого достойного рядом не случилось, она просто томно откинулась назад, приложив одну руку к груди, а другую - ко лбу и, прикрыла глаза.
Остальные только с завистью глядели на нее, ибо повторить столь дерзкий поступок и коснуться своей рукой предмета, которого касалась ЕГО рука у них не хватало мужества.
Люси, равно как Эжени, а также некая Катрин, которая по непонятным причинам отсутствовала в данный момент, были самыми дерзкими по части добывания информации и всего такого прочего, что имело отношение к НЕМУ, и остальные четверо в этой группке относились к ним с нескрываемым уважением и восхищением. Им приходилось довольствоваться мелкими "знаками внимания", которые они, тем не менее ценили очень высоко и не упускали случая похвастаться друг перед другом.
- А вот я, - начала одна из них, всем своим видом подчеркивая важность сообщаемых сведений - вчера, совершенно случайно, встретила ЕГО на улице. И ОН дважды посмотрел в мою сторону!
- А меня ОН после мессы задел плечом на выходе из церкви и сказал "Пардон, мадмуазель."
- А я третьего дня очень удачно обронила платок ЕМУ под ноги, вот, - и на свет был извлечен заляпанный грязью батистовый платочек с довольно четким отпечатком подошвы, вызвавший наибольшее количество восхищенных охов и ахов.
Четвертой похвастать явно было нечем, и она было надулась, но через мгновение радостно просияла, и, повернувшись к одной из подруг, произнесла:
- Ты не забыла надеюсь, что наступила моя очередь?
Та испустила горестный вздох после чего медленно и неохотно сняла с шеи форменную пуговицу на шелковом шнурке.
Это была одна из величайших драгоценностей компании, переходящая реликвия, хозяйка которой менялась каждую неделю.
Пуговицу эту раздобыла Катрин. Точнее говоря, она раздобыла три такие пуговицы, но одна была оставлена ей в свое личное пользование, вторая по общему согласию была вручена Люси, которая, обладая несомненным талантом, никогда не отказывала подругам в их просьбах нарисовать в альбоме очередной ЕГО портрет, а третья, как мы уже упоминали, стала всеобщим достоянием.
Подробности добывания пуговиц Катрин до сих пор не разглашала, но лицо ее при упоминании этого случая принимало такое мечтательное выражение, что всем остальным оставалось только завистливо вздыхать, теряясь в догадках.
К ним подошла одна из барышень другой группки, в которой ожидали выхода некоего жандармского капитана, добродушного и щедрого на комплименты и прочие знаки внимания малого.
- А вы все своего ждете? - с деланным равнодушием поинтересовалась она.
- Конечно, - с неприкрытой надменностью ответствовала Эжени, пряча драгоценную книгу в сумочку, подальше от чужих глаз, - И надеемся увидеть. Он полтора часа назад вошел в префектуру, мне об этом сержантик на посту сказал...
Подошедшая довольно удачно изобразила дружелюбную улыбку:
- Удачи вам, мои дорогие. А то ведь он может как обычно, уйти черным ходом... Опять простоите до темноты, и все зря.
- Не стоит за нас беспокоится, моя милая. Своего не упустите.
- О, мы-то не упустим! Наш, в отличии от вашего, от нас не бегает.
- П-ф! - Люси презрительно вздернула свой хорошенький носик - зато в вашем нет ничего загадочного, ничего не объяснимого...
- По моему мнению, - произнесла пришлая девица с язвительной учтивостью, - его единственная необъяснимая загадочность заключается в том, что он явно избегает женского общества.
- Много ты понимаешь в мужчинах! ОН просто невероятно скромен. В отличии от некоторых...
В этот момент к ним присоединилась Катрин, явно слегка запыхавшаяся, но не теряющая достоинства. Обменявшись с подругами приветственными поцелуями, она тут же перешла к главному:
- Не выходил еще?
- Нет, дорогая, ждем.
- А ОН, между прочим, недавно на задержании отличился.
- Откуда знаешь?
Катрин многозначительно повела глазами:
- Слыхала. А сегодня у квартирной хозяйки из дома напротив все досконально вызнала.
- Неужто все?
- И со всеми подробностями!
- Ох, ну не томи! Рассказывай!
- История - просто умереть! Значит так...
Он стоял в лестничном пролете и сквозь маленькое оконце с тоской наблюдал за группкой девиц, решая дилемму, как же ему покинуть здание, не привлекая их внимания.
Можно конечно уйти черным ходом, но... Он все таки инспектор, а не рассыльный какой-нибудь.
Можно дождаться темноты, ибо барышни были, как не крути, из приличных семей, и, как только начинало смеркаться, покидали свой пост, бросая печальные взгляды на здание префектуры. Но...
Боже, да за что эта напасть на его голову?
Ну почему бы им не оставить его в покое? Отчего он не может просто выйти из здания, не боясь попасть в плотное кольцо восторженных барышень, которые лезут к нему с нелепыми расспросами и идиотскими просьбами, заставляя затравленно озираться и мечтать о притоне с вооруженными до зубов отпетыми уголовниками?
И ладно, если бы он видел их только здесь, когда являлся к окружному префекту с докладом - нет, эти барышни мелькали у него на пути постоянно. Они попадались во время патрулирования, путались под ногами во время слежки и даже в церкви во время мессы рядом с ним вполне могла обнаружиться одна из них.
Что ж за жизнь такая - ходи да оглядывайся, словно ты не инспектор полиции, а беглый каторжник какой...
Эти девицы в своем преследовании доходили порой до невообразимого, давая сто очков вперед как профессиональным сыщикам, так и профессиональным карманникам.
Вот, например, одна из них как-то заявилась в участок и с ходу разразилась рыданиями, да так ловко все устроила, что он ее не только не опознал, а наоборот, идиот, позволил висеть у себя на шее со всеми ее невнятными всхлипываниями "такой ужас месье, такой ужас"... Потом девица успокоилась, утирая слезы (на самом деле, конечно, прикрывая лицо) платком сумбурно объяснила, что ее просто напугал на улице подвыпивший мастеровой, но сейчас он наверное уже ушел и надобности в услугах полиции нет и удалилась А он в итоге не досчитался нескольких пуговиц на мундире. Как ей это удалось, он понять не мог, и главное, что не укладывалось в его голове - для чего это было нужно?
Или, помнится, устроили слежку, сменяя друг друга, да так чисто все провернули, что он - инспектор первого класса! - обнаружил их присутствие позже, чем следовало.
После этого пришлось менять жилье - что за дела, когда у твоей двери постоянно обнаруживаются разного рода букетики да надушенные записочки, сплошь покрытые пронзенными сердечками да прочей слюнявой ерундой.
Последней каплей стал котенок с громадным бантом на шее и благоухающий, как целая парфюмерная лавка, на которого он чуть не наступил, выходя как-то утром из своей комнаты.
Добавьте к этому насмешливые взгляды квартирной хозяйки и других жильцов. Срам, да и только.
К делу бы их приставить, с такими-то талантами, жаль, не место женщинам в сыске...
Наконец он решился - плотнее нахлобучил шляпу, застегнул редингот под ворот, перехватил дубинку поудобнее, спустился по лестнице, резко распахнул дверь и быстрым шагом двинулся вниз по улице, изо всех сил стараясь не сорваться на позорный бег.
Девушки, не успевшие среагировать на его появление, с толикой огорчения глядели ему в след
- Ох, - наконец произнесла Эжени, обиженно надув губки, - И вот почему он такой бука?
Подарочек
Нечто вроде пролога.
Звякнул колокольчик над дверью и в булочную, что на улице Святого Антония, вошел высокий человек в темном рединготе.
Ни говоря ни слова и ни удостоив почтенного хозяина лавки даже взглядом, он прошел в угол помещения и встал там, глядя сквозь стекло витрины на улицу.
Булочник был сперва озадачен подобным поведением посетителя, потом насторожился, заподозрив недоброе, но, в конце концов, верх взяло раздражение, вызванное некой досадой — покупателей нынче было до неприличия мало.
- Простите, месье, - всеми силами стараясь придать голосу почтительное выражение, произнес он, - но что вам угодно?
Человек чуть повернул голову, окинул лавочника быстрым хмурым взглядом, от которого тому стало изрядно не по себе, и вернулся к созерцанию улицы сквозь витрину.
- Я... - Не очень уверено произнес булочник, отступая в глубь лавки, - Я позову полицию...
Странный посетитель досадливо поморщился, и не отрывая взгляда от происходящего на улице, вынул из кармана карточку полицейского инспектора.
У булочника словно гора с плеч свалилась.
- Ах, вот оно что... Простите, месье инспектор, но... Вы и сами знаете — время нынче такое... Неспокойное... Мало-ли кто зайти может, да с каким умыслом... Я не про вас, упаси бог, но... Жизнь то нынче... Иной раз только взгляд отведешь от прилавка и глядь — булки как не бывало... Сплошные убытки... Зашли тут намедни трое оборванцев... М-да... Житья не стало от всей этой братии, плодятся, что крысы. Да и крыс в последнее время по прибавилось. Вот какие времена нынче пошли. Кошка-то моя, уж как ловко крыс била, пока в силе была, а сейчас уже не то.. Стара стала. Новую бы где взять, да где возьмешь... Лучшие крысоловы, это, знаете ли, те, которые полосатые, а они как по вывелись все... Прямо беда... И мука опять дорожает... Не к добру все это, вот что я вам скажу...
Инспектор, казалось, вовсе не слушал, но лавочнику это было и не важно — он говорил более для своего успокоения и был доволен уже тем, что его не перебивают...
Когда же полицейский, так и не проронив ни слова, стремительно покинул помещение, почтенный булочник вздохнул с облегчением, а за семейным ужином не отказал себе в удовольствии порассуждать насчет бессмысленности действий полиции, от которых и проку-то никакого нет, одна видимость...
_________________________________________________________________________________________
Котенку было месяцев три-четыре от роду, был он бледно-рыжим и очень несчастным. Причиной его несчастий был громадный бархатный бант на шее и неприятный раздражающий запах. Он попеременно пытался избавиться то от одного, то от другого, изредка делая попытки покинуть место своего прибывания. Но поскольку он был к нему буквально привязан (от банта тянулась полоска бархата к дверной ручке), то все попытки оканчивались ничем.
Он тоскливо вздыхал, оглядывался по сторонам и снова принимался вылизывать пропитанную какой-то невкусной мерзостью шерстку и стаскивать с шеи бант.
Внезапно его поволокло куда-то совершенно против его воли.
Он попытался затормозить, упираясь всеми лапами в дощатый пол, но сила, влекущая его, была слишком чудовищной, слишком несоизмеримой с его усилиями.
Затем над ним нависла громадная подошва, и все что ему осталось - это сжаться в комок, ни на что уже не надеясь...
***
Каким чудом он умудрился задержать движение и не наступить на это существо, он и сам не знал. Это был котенок, с нелепо-громадным бантом на шее и благоухающий, как целая парфюмерная лавка.
Некоторое время он так и стоял - с поднятой ногой. Целый сонм вспыхнувших одновременно чувств— недоумение, раздражение, непонимание, растерянность ввиду абсолютной неожиданности и очевидной нелепости происходящего - заставили его застыть на месте.
***
Потом появилась злость - когда-то он уже испытывал подобное, и очень не любил вспоминать тот момент...
***
Это те девицы, несомненно. Господи, ну что же это такое! Он уже даже почти привык к этим вечным записочкам, букетикам и всему прочему, что находил периодически перед своей дверью. Научился не обращать на это внимания, перешагивать через этот мусор, не замечая, только бросая квартирной хозяйке: «уберите там...».
Она рассыпалась в извинениях, клялась, что больше подобного не случится...
Не случиться, как же.
Вот, на тебе - очередной "подарочек"...
***
Он редко обращал внимание на животных.
Никогда не размышляя над подобными вопросами, он принимал как некий факт, практичность существования любого живого существа. Все на свете имеет свое место и предназначение: коровы, например, нужны для получения молока и мяса, лошади возят повозки и людей, собаки охраняют дом или выслеживают добычу, кошки душат крыс и мышей. Все для чего-то предназначены.
Понятия «милая собачка» или «красивая кошечка» лежали вне пределов его понимания. Существование «просто так», для красоты и удовольствия, он почитал бессмысленным, ненужным и даже — вредным.
Существо, сидевшее у его ног было именно таким - бессмысленным и ненужным. Само его существование угрожало стройности мира. Не приставленное ни к какому делу, оно обречено бесцельно шататься по улицам, плодить себе подобных, являя собой источник неприятностей, грязи, заразы, бог весть чего ещё...
Бездомные и бездельные животные, равно как и бездельные люди, являли собой несомненную угрозу обществу, которое он призван защищать.
Надо бы позвать хозяйку, пусть утопит эту тварь...
Хотя нет. Не стоит давать ей очередной повод для пересудов. Он вполне справиться сам.
Всего делов - свернуть шею да бросить в сточную канаву.
Существо на полу медленно подняло голову и глянуло ему прямо в глаза. В глазах была грусть и смирение с собственной судьбой. Глаза эти словно говорили «что ж, теперь я в вашем распоряжении».
Этот взгляд поверг его в некий вид ужаса.
Он уже видел однажды подобный взгляд. У человека, не у животного. И тот факт, что он увидел человеческое в глазах бездушной твари, напугал его.
Он вздрогнул.
Зачем-то взялся за ленту, привязанную к ручке, подергал ее. Произнес неуверенно:
- Брысь?
Котенок поглядел на него укоризненно.
***
"Ну и дурак же ты, человек. Неужели ты всерьез полагаешь, что мне нравиться тут сидеть? С этим дурацким бантом и идиотским запахом? Я здесь отнюдь не по своей воле... Давай уже, кончай с этим..."
***
Лицо его скривилось, словно от зубной боли.
Он почему-то сомневался относительно возможности поступить самым логичным и правильным образом. Он не понимал причины своих сомнений и это раздражало.
Так же неожиданно злило то, что существо, сидевшее у его ног не боялось его и не заискивало перед ним, не насмехалось и не ненавидело. Оно просто ожидало своей участи.
Действительно, надо кончать с этим...
***
- О, доброе утро, месье Жавер! - квартирная хозяйка, как всегда, была сама любезность.
Он только хмуро кивнул в ответ. Нет, дорогуша, сегодня ты не получишь повода для сплетен. И вообще больше никогда не получишь.
Он был точно уверен, что эта достойная женщина явно как-то способствует появлению всей этой ерунды под его дверью, хотя и не смог найти твердых тому доказательств.
А жаль. С каким у довольствием он поймал бы ее, что называется, за руку! С каким наслаждением увидел бы в глазах вместо плохо скрытой насмешки - испуг...
Но - достаточно. Хватит с него этих всех этих нелепостей.
Сегодня же он найдет новую квартиру.
***
Выйдя на улицу он привычно огляделся по сторонам, поправил шляпу, собрался было резко сунуть руки в карманы, но остановил это движение, раздраженно поморщился и решительным шагом направился в сторону улицы Святого Антония.
Из кармана его редингота торчал, чуть подрагивая, кончик пушистого, бледно-рыжего, полосатого хвоста...
@темы: фики
-
-
27.02.2012 в 14:22-
-
22.02.2013 в 01:43-
-
10.09.2013 в 16:42-
-
10.09.2013 в 22:08-
-
14.09.2014 в 16:54-
-
14.09.2014 в 20:53-
-
14.09.2014 в 20:57