То, что нас не убивает

[Яртур]

Итак, мои глюки отлились в это. Спасибо, дорогая svora, - после того, как я прочитала твой фик, меня уже было не остановить!
...Первое время он ждал, что острота переживаний потускнеет, подернется пеплом, заплывет, как заплывает донным песком камень, брошенный в воду. Не тут-то было: то ли память, то ли совесть вновь и вновь разворачивала перед ним тот день, как свиток. Это было мучительно. "Мой мир распался на части", - сказал бы Жавер, если бы имел привычку выражаться подобным образом. "Я потерял себя", - добавил бы он, если бы думал, что это имеет какое-то значение.
Отставка по состоянию здоровья поначалу казалась ему выходом из положения. В конце концов, он был уже немолод, и отставка так или иначе ожидала его в обозримом будущем. Правда, оставался шанс до неё не дожить, нарвавшись на перо или пулю во время очередной облавы. Возможно, так было бы лучше для всех.
По вечерам он ходил гулять на набережную Сены и, стоя у парапета, подолгу смотрел вниз. Там тоже был выход, но Жавера он не устраивал. На этом свете у него еще оставались неотданные долги.
Поэтому теперь он был даже рад, что в ту ночь приступ боли помешал ему исполнить свое намерение. Боль взорвалась за грудиной, он мгновенно ослеп и замер, не в силах пошевелиться и боясь даже дышать, чувствуя, как по лбу и между лопаток скатываются ледяные, полновесные капли пота. Жавер был крепок и жилист, никогда не хворал даже простудой, и эта боль, а хуже того - чудовищная слабость застала его врасплох. Вызванный сослуживцами врач объяснил, что это сердце и ему повезло, что он не умер сразу: обычно при таких приступах "Мама" сказать не успевают.
С одной стороны, это было кстати: не пришлось придумывать предлог для прошения об отставке. С другой стороны...
Доктор оптимистично пообещал, что второй такой приступ, случившись в течение года, убьет его непременно. Чтобы этого не случилось, следовало отдыхать, гулять, всячески избегать грустных мыслей и неприятных впечатлений. Только-то. Значит, с подведением итогов следовало поторопиться.
Визит на улицу Вооруженного Человека был делом решенным, потому что... потому что только Вальжан мог разрешить беспокоивший Жавера вопрос. Жавер должен был выяснить, что стояло за тем его поступком. Но он откладывал встречу, боясь, что не сумеет объясниться. Внутри себя он очень хорошо понимал, в чем суть вопроса, но это понимание не желало отливаться в формулировки, убедительные для другого человека. "Он подумает, что я рехнулся, вот и всё", - говорил себе Жавер и в очередной раз поворачивал назад, почти дойдя до цели. В глубине души он знал, что боится не столько предстоящего разговора, сколько самой встречи с Вальжаном. Очень трудно смотреть в глаза человеку, у которого ты вырвал несколько лет жизни, а если этот человек тебя еще и спас - то вдвойне.
Судьбе, с таким упорством сводившей их на протяжении десятилетий, как видно, наскучило ждать. Жавер по обыкновению стоял у парапета, глядя на воду, когда почувствовал затылком чей-то пристальный взгляд. Он обернулся и увидел Вальжана, который спокойно кивнул ему, не выразив ни удивления, ни неприязни. Жавер хотел подойти, но слева за грудиной снова кольнуло. Не хватало еще свалиться Вальжану на руки.
Тот подошел и так же спокойно встал рядом, облокотившись о парапет. Хорошо. Так, не видя лица, будет проще спросить и выслушать ответ.
Жавер медленно, осторожно вдохнул и выдохнул. Тупая игла в сердце никуда не исчезла, но хоть перестала поворачиваться.
- Зачем вы меня отпустили тогда? Скажите мне правду. Пожалуйста. Мне это очень нужно знать, - проговорил он с шизофренической серьезностью.

Дали буде.

@музыка: "Романс" Г.Свиридова

@настроение: Была ни была!

@темы: фики

Comments

[Яртур]

- Неужели, по-вашему, для этого нужна причина? - Жан Вальжан недоуменно и как-то беспомощно пожал богатырскими плечами. - Я не убийца. Разве это так трудно понять?
- Хорошо. Понимаю. Но вам ведь не обязательно было делать это самому. Достаточно было не вмешиваться.
- Неужели? - усмехнулся Вальжан. - Это было бы безбожно, - добавил он с отвращением.
Узнав Жавера издали по осанке (корсет он, что ли, носит? будто кол проглотил!), теперь Вальжан исподволь разглядывал его вблизи. Почти не изменился за последние десять лет, точно хранится в рассоле. А сколько ему лет, вдруг задумался Вальжан. Кажется, пятьдесят с небольшим. В этом возрасте мужчины еще вполне считаются за женихов. Он вообразил себе Жавера в этом качестве и поперхнулся. Потом присмотрелся повнимательнее и отметил, что седины у него все-таки прибавилось, и если раньше он был поджарым и жилистым, то теперь выглядит осунувшимся и исхудавшим. Хотя клыки у этого волкодава отнюдь не стерлись, нюх тоже прежний, и старым его не назовешь даже сослепу - только матерым.
- А я в отставке, - неожиданно сообщил Жавер, с преувеличенным вниманием вглядываясь в текущую воду.
- Что? - поразился Вальжан. "Жавер" и "отставка" - это было все равно что "Жавер" и "женитьба", это не лезло ему в голову. - Почему?
- Я же совершил должностное преступление, - хмыкнул тот себе в воротник. - Но вам ничего не грозит, официально я уволен по другой причине.
Жан Вальжан испытал полный набор ощущений человека, протаранившего стену лбом. Он никогда не задумывался о том, что чувствует Жавер, ему это и в голову не приходило. По правде говоря, он считал его чем-то вроде одушевленного механизма. Если в шестерни этого механизма затянет руку или ногу - какой смысл обижаться на него? Проклинать его, ненавидеть?... Сейчас перед Вальжаном впервые смутно забрезжила догадка о тяжком выборе, который стоял перед Жавером, о сопровождавших этот выбор мучительных сомнениях, и его больно кольнула жалость. Больше того - Вальжану вдруг подумалось, что без этого странного человека мир много потеряет, и место, которое он занимал, надолго останется пустым, потому что другого такого нет.
Он снова взглянул на Жавера, и тот вдруг показался ему усталым, опустошенным и очень одиноким.
- Получается, вы из-за меня?... - пробормотал он растерянно. - Но я же не думал, что все так обернется. Я не рассчитывал, что вы...
Жавер то ли устало, то ли укоризненно взглянул на него и сказал:
- Если бы я поступил иначе - я был бы жалок.
- Как же вы живете теперь? - спросил Вальжан, помолчав.
- Плохо, - равнодушно, как о постороннем, неинтересном ему человеке, сказал Жавер. - Отвратительно. Я больше не могу быть тем, чем я должен быть.
И пожал плечами, как бы говоря,что это не имеет значения.
- А с чего вы взяли, будто ваше право решать, чем вы должны быть, - проворчал Вальжан. - Возможно, Бог решил иначе.
- Я думал, что вы меня ненавидите, - ни с того ни с сего проговорил Жавер.
"Да я тебя даже не знаю!" - чуть было не ответил Вальжан. Он вдруг сообразил, что вправду почти ничего не знает о нем, - не знает даже, как его зовут по имени.
- За что же? - спокойно произнес он вслух. - Я вас уважаю. Так было всегда.

Окончание следует.

[Яртур]

Костистое лицо Жавера окаменело, складки в углах рта стали глубже. И так не сказать чтобы красавец, сейчас он перепугал бы самого нахального из парижских гаменов. В действительности за угрюмым видом скрывалась растерянность и тоска. Он бы, наверное, заплакал, если бы умел.
- Каково это - стать чем-то другим? - спросил он отрывисто, не глядя на Вальжана.
- Нелегко, - отозвался тот. - Видели вы, как лопается и сходит кожа после ожога? Вот примерно так.
Вальжану было жаль его, но он не умел утешать, его доброта и сочувствие обыкновенно выражались в поступках. Кроме того, он не владел даром слова, а говорить о таких важных вещах косноязычно и бессвязно - значило унижать их.
- Я знаю только одно, - сказал он наконец. - Бог смотрит не глазами смертного, и мера справедливости у него другая.
Жавер молча взглянул на него; его глаза в свете фонаря вдруг показались Вальжану запавшими, как у тяжелобольного. Вдруг он пошатнулся и начал падать, но Вальжан удержал его, обхватив рукой.
- Какого черта с вами творится? У вас что, припадок? - спросил он с некоторым испугом.
- Ничего... - сипло, сквозь зубы выдохнул Жавер. - Сейчас пройдет...
Это действительно быстро проходило, нужно было лишь потерпеть. Ну а терпеть он умел. Правда, каждый приступ вполне мог оказаться последним, и Жавер успел обеспокоиться - как Вальжан будет объясняться с полицией, имея на руках его синий труп. Принесла же его нелегкая именно сюда, именно сегодня...
...Жан Вальжан разменял седьмой десяток, но все еще был способен голыми руками заломать медведя. Поэтому до фиакра он донес Жавера чуть ли не на руках ("Как сомлевшую барышню", - подумал тот с отвращением). Игла слева в груди затихла, но, как всегда после приступа, навалилась страшная слабость. "Вот куда он меня тащит? Я же не сказал ему адрес!" - но мысль о возвращении в съемную квартиру, где его не ждала ни одна живая душа, вдруг вызвала у него тошноту.
...Доктор был юн и серьезен. Тонкие усики и бородка, отпущенная явно для солидности, выглядели на его мальчишеской рожице как театральный грим.
- И каков вердикт? - вполголоса спросил Вальжан, прикрыв двери в гостиную, чтобы Жавер не услышал лишнего.
Врач потер красивыми тонкими пальцами переносицу:
- Что вам сказать? У вашего друга больное сердце. Кто он по профессии?
- Полицейский.
- Ну, все понятно. Засады, облавы... Этот род деятельности не способствует долголетию.
- Он в отставке, - на всякий случай уточнил Вальжан.
- Это хорошо, - рассеянно пробормотал доктор и внезапно спросил: - Вы имеете представление о медицине?
- Ни малейшего, - чистосердечно ответил Вальжан.
- В таком случае я не буду морочить вам голову. Просто имейте в виду: чтобы выжить, он должен захотеть жить. Мир в душе - вот что ему нужно сейчас.
Проводив доктора, Жан Вальжан вернулся в гостиную. Жавер спал, полулежа в глубоком кресле. Рот его был крепко сжат, между насупленных бровей залегла глубокая складка.
"Мир в душе... Пока на это мало похоже! Несчастье моё..." - вздохнул Вальжан и поправил на нем одеяло.

[Romyel]

Признаться, на первую часть я косился подозрительно, но вторая и третья исправили первое впечатление о первой...
"Несчастье мое", правда, выбило меня из текста нафиг, но это мелочи

[Яртур]

Romyel,

[stummenpack]

хорошо как.
вот как раз в точности этой интонации в разговоре я замышляла их у себя поговорить первоначально - но не вышло, по-другому себя повели) а теперь оно такое есть!!

[Яртур]

svora, спасибище! Мне очень дорого твое одобрение, поскольку именно твой фик меня и сподвиг на графомань.

[Яртур]

А за это спасибо "Отверженным-78" и Romyel, точнее, его посту о несчастных Жаверах, которых каноном не положено любить. Ну, вы поняли: автор снимает с себя всякую ответственность.
Глюк по фильму 1978 г (Джордан меня убил, а Перкинс закопал).
На пороге кабачка показалась статная фигура хорошо одетого немолодого мужчины. Пленник, сидевший напротив входа, дико взглянул на него и попытался отъехать вместе со стулом. Секундой позже вошедший тоже отпрянул, как от удара, отдарив инспектора не менее диким взглядом.
Надо же, костюм у него, манеры у него, с какой-то детской обидой на несправедливость судьбы подумал Жавер. Благообразный какой. Даже, пожалуй, красивый.
Сам он и в молодости красотой не блистал, а теперь и вовсе походил на злого пса с поседелой, покрытой шрамами мордой. Подумав об этом, он внутренне скорчился от стыда за свой жалкий вид и положение. Мало было угодить в смертельную ловушку - еще и эта, гм, нечаянная радость. Ох, как же всё скверно!
- Так я и знал, - произнес он вслух, постаравшись вложить в свой тон максимум презрения. - Негодяй заодно с дураками.
"На что он похож? Это называется сохнуть", - мелькнуло в голове у Вальжана. В следующий миг он осознал случившееся и мысленно схватился за голову: "Кой черт понес тебя на баррикаду?! Тебя мне тут не хватало для полного счастья! Козетта... Мариус... Гаврош... и ты еще... Как же всё плохо!"
- Как вы здесь оказались? - машинально спросил Жан, лихорадочно соображая, как же он будет выпутываться уже с двумя кандидатами на спасение.
- Я опасный шпион, - не без гордости сообщил Жавер. - Не волнуйся, твои друзья очень скоро меня пристрелят. А ты, наверное, охотно полюбуешься этим зрелищем. Что ж, добро пожаловать! - он устало вздохнул.
"Мне, похоже, никогда от тебя не избавиться", - с этой мыслью Жан повернулся и вышел, не заметив брошенного ему вслед полного горечи взгляда.
Сквозь открытые двери инспектор видел Вальжана, говорившего о чем-то с Анжольрасом, но грохот выстрелов заглушал их голоса. Наконец черноволосый красавец кивнул, с чем-то соглашаясь, и Вальжан широкими шагами вошел - почти вбежал - в кабачок. Подхватил со стола нож, одним взмахом перерезал веревку, которой пленник был привязан к стулу, поставил его на ноги и стремительно повлек наружу, в проулок. Тащил он его играючи, одной рукой, как щенка.
Этого Жавер не ожидал. "А ружье?! - едва не крикнул он в первую секунду. - Или ты мне шею свернуть собираешься?" Интересно, стрелять-то он хоть умеет? И знает, куда?... По долгу службы инспектор немало повидал умирающих от огнестрельных ранений в живот и не горел желанием оказаться на их месте.
В переулке Вальжан прислонил его к стене. Жавер выпрямился, насколько позволили веревки, откинул голову и с вызовом произнес:
- Ну же. Отомсти мне. Я жду.
Жан растерянно озирался в поисках ножа - тот, взятый в кабачке, он машинально положил обратно на стол. Идиот. Ну и что теперь делать? Вдруг он заметил вполне подходящий нож в руке убитого парня, подобрал его и шагнул к терпеливо ожидавшему своей участи пленнику.
- А, нож! - презрительно бросил тот. - Конечно, это больше подходит негодяю.
Жан вздрогнул, как от пощечины. "Не испытывай мое терпение!" - сказал бы он, будь у них время для разговоров. Но времени не было - в любой момент в переулке мог появиться кто-то из защитников баррикады.
"Спокойно, - приказал он себе. - Это он со страху. Ну, пришла человеку охота поговорить, меня "уесть" напоследок и себя раззадорить, чтобы коленки меньше дрожали. Пусть себе рычит."
- Развернись! - помимо воли его голос прозвучал достаточно грозно.
Чуть помедлив, Жавер подчинился. Теперь он стоял лицом к стене, и его костлявая спина выражала крайнюю степень отвращения ко всему происходящему и персонально к Вальжану.
"Трус. Глядя в глаза не можешь. В спину можешь. Конечно, чего еще ждать от тебя!" Кисти рук, стянутые за спиной, онемели, и Жавер почти их не чувствовал. Но прикосновение жестких пальцев к запястью он ощутил, и внутри у него все сжалось и похолодело.
Жан разрезал веревки, стягивавшие кисти пленника, и отступил на шаг, предоставив ему выпутываться самостоятельно. Он еще не забыл, какой пыткой было беспомощно терпеть чужие руки при обысках и тому подобных процедурах. Жавер медленно повернулся, плохо веря в случившееся. На него разом нахлынули облегчение, стыд, гнев, растерянность и огромное, никакими словами непередаваемое изумление. Он никогда бы не поверил, что можно почувствовать всё это одновременно.
- Вы свободны.
Тот смотрел, не понимая, и Жан добавил:
- Уходите.
Треск выстрелов странно отдалился. Жавер стоял, прислонившись к нагретой солнцем каменной кладке. Жан терпеливо ждал, когда он придет в себя, не решаясь до тех пор оставить его одного. Жан отнюдь не чувствовал себя великодушным победителем, ему было грустно и горько.
Что-то неосязаемо ускользало, утекало, как песок в песочных часах...
- Покончим с этим. Ты должен убить меня.
- Уходите, - повторил Жан и поспешил на баррикаду. Там ждал Мариус, с которым тоже нужно было что-то решать.
...Жавер чувствовал, что отныне его жизнь разделилась на "до" и "после", но не мог понять, хорошо это или плохо. До сих пор его мир был простым, состоящим из прямых линий, теперь же... Впрочем, это могло подождать. Еще будет время, чтобы уяснить себе, упорядочить и осмыслить случившееся.
Прежде чем выбраться на улицу, он проводил Вальжана взглядом, и его вдруг укололо необъяснимое чувство потери.
...Ночью в дверь позвонили. Жан догадывался, кого он там увидит, и пошел открывать сам, отстранив служанку.
- А-а, это вы, - усмехнулся он, не скрывая грустной иронии. - Давно не виделись.
Говорить было не о чем, и он молча посторонился. Гость, однако, не торопился входить.
"Почему он стоит? И смотрит так... дико?" У Жана мелькнула мысль о вампирах, которые, если верить модным готическим романам, не могут войти к жертве без приглашения. Тем более, что вид Жавера соответствовал если не вампиру, то выходцу с того света - точно. Решив быть вежливой жертвой, Жан кивнул:
- Ну что же вы? Заходите.
Жавер вдруг осознал, что понятия не имеет, как начать разговор. Как вообще объяснить Вальжану, зачем он пришел. Там, на мосту, он с беспощадной ясностью понял, что идти ему некуда и не к кому. Кроме одного человека, который, должно быть, от отчаяния вдруг показался ему... не чужим. Но разве такое выскажешь вслух?
Не дождавшись вразумительного - или хоть какого-нибудь - ответа, Жан вздохнул и, взяв Жавера под руку, решительно повел его в дом. Точнее, понес по воздуху, как днем на баррикаде, поскольку ноги у него подкашивались и все тело сотрясала крупная дрожь. "Простыл он, что ли? - мимолетно удивился Жан. - А может, чахотка у него, то-то кожа да кости остались. Ладно, разберемся..."
В дверях гостиной появилось встревоженное личико Козетты:
- Папа? Что происходит?
- Дочь, я десять лет учу тебя здороваться, - с упреком заметил Жан.
- Зд-дравствуйте... - пискнула сбитая с толку девушка.
- М...мадмуазель, - вися на Вальжане, с усилием выговорил Жавер и движением автомата наклонил голову. Перед его глазами медленно рассеивалась темнота.

[Romyel]

Первая мысль по прочтении - как, опять?

[Яртур]

Не опять, а снова!
А если серьезно - мне понравилось, как именно в этом фильме снят эпизод на баррикаде. В экранизации 1998 г - хорош Джеффри Раш, не нравится Нисон - герой-любовник какой-то. Хорош христианин, бьющий связанного головой о стену! В экранизации 2000 г - Депардье и Малкович, что называется, оба хуже. "Наш театр закрывается, нас всех тошнит". А Вальжан, меланхолически вычерчивающий ножиком узоры на жилетке Жавера, - это уж просто буээ! Джордан - идеальный Вальжан, "человек породы сенбернар"(с). Перкинс тоже великолепен. И сыграно, и снято на 5+. Видно, что Жан ни секунды не сомневается, как ему поступить, - а он и не должен сомневаться! Видно, что Жаверу и страшно, и тоскливо, и он лишь разыгрывает презрение к смерти и стоицизм, но Жан все принимает за чистую монету. И ему обидно, между прочим, хоть он и не ждет благодарности.

[Romyel]

И все-таки - неужели снова Жавер-Козетта?)

[Яртур]

И все-таки - неужели снова Жавер-Козетта?)

Обожемой! Неееет!
Я слишком хорошо отношусь к инспектору, чтобы бросить его на растерзание бесхарактерной глупой девице.
PS. А вот мысль, что, будь жив товарищ инспектор, просветление на Козетту и Мариуса снизошло бы своевременно, не дает мне покоя уже давно. Потому что он не стал бы на это равнодушно смотреть.
(Шепотом) А может, автор избавился от инспектора как раз затем, чтобы безнаказанно домучить Вальжана?!

[Romyel]

Обожемой! Неееет!

Выдыхаем...))) Одна история уже была. Там, правда, образ Козетты был взят из другого фильма, где она достаточно милая девица...

[Яртур]

Вообще есть люди, которым не нужны любовь и семья. По-моему, Жавер как раз такой (в отличие от Жана, кстати, - тот любит детей и инстинктивно благоговеет перед женщинами). У Жана, сложись его судьба по-другому, обязательно была бы жена и дети, он любит заботиться и опекать.
Товарищ инспектор, ИМХО, холостяк по собственному выбору, а не потому, что, ах, не встретил свою единственную. Семья ему не нужна, она будет мешать, будет обузой. Но друзья, товарищи, лояльные союзники нужны и ему.

[Яртур]

Одна история уже была

Нинада!
Как бы это объяснить... У Жавера нет в душе пространства, которое могла бы занять женщина. Ей просто некуда прийти, негде поселиться - как не могла бы она поселиться в его квартире, наверняка съемной и наверняка с атмосферой казармы. Вот у Жана такое пространство есть, но...

[Romyel]

Просто Перкинс такой Перкинс... Его инспектор мало кого оставляет равнодушным. ))) Меня та история даже вдохновила.) В целом, тому или иному кино-образу вполне можно органично устроить "личную жизнь". А вот что касается инспектора книжного (оригинального), тут да, тут оно и не надо. В первую очередь - ему.

[Яртур]

Инспектор Перкинса тоже женат на своей службе. И есть в нем нечто от рыцаря, нечто от монаха - чувство долга, самоотречение, аскеза. Он у меня вообще ассоциируется с пушкинским "рыцарем бедным" - "видом сумрачный и бледный, духом смелый и прямой".
Личную жизнь проще устроить как раз Вальжану-Джордану (или Нисону: там вообще непонятно, зачем при таком опекуне Козетте понадобился Мариус?). Только ведь он тоже сопротивляться будет, зараза. Недостойным себя сочтет. "Я маюсь экзистенциальною виною за первородный грех - аж вспомнить тяжело!"(с)
Ох, как мне нравится Джордан! И внешне - изначально простой, симпатичный крестьянский парень, крупный и неуклюжий; затем - седой джентльмен с одухотворенным лицом. И горе красит нас порою
(Сложны законы красоты), -
В простом лице оно откроет
Вдруг утонченные черты:

Скорбь всепрощающего взгляда,
Улыбки грустной доброта -
Лик возвращенного из ада
Иль чудом снятого с креста.
(с)
И рисунок роли очень верный. Как он любит детей (сама я не чадолюбива, в женщинах эта черта оставляет меня равнодушной, но в мужчинах - трогает)! Как бережно он берет на руки Гавроша, как будто ему, мертвому, не все равно! А слеза, которая бежит у него по щеке в сцене прощания с Козеттой, отданной в монастырский пансион!... Настоящий сенбернар Вальжан - добрый, нежный, жалостливый. Немножко тормоз, правда (на баррикаде не замечает, как тошно и страшно Жаверу, - иначе шепнул бы: "Не дергайся, я попробую вытащить тебя отсюда"). И в стоках - тоже в упор не видит, что Жавер, бедняга, вот-вот расплачется, что у него кадык дергается и губы дрожат. Причем это не от равнодушия к чувствам окружающих, а, как ни странно, от скромности. Он не подозревает, что его поступок потряс Жавера, поскольку сам не видит в нем ничего странного, ничего героического - у него и правда не было выбора. Вот этот момент - отсутствие выбора, отсутствие колебаний, увидел - принял решение - в фильме показан очень четко и хорошо.

[Яртур]

Как женщина, я бы взяла инспектора в родственники (в кузены, например), чтобы присматривать вполглаза - не помер бы от усердия. А Жана - в отцы или в мужья.
Если бы не моя нелюбовь к ООС-ным характерам, я бы перекроила Козетту. Слишком уж она никакая. Я бы её сделала дитём-индиго или, по крайней мере, пацаном в юбке типа Баськи из "Пана Володыёвского".

[Яртур]

Продолжаю издеваться над Вальжаном и Жавером из "Отверженных"-78. А чё они?!
Количество книг в кабинете вызывало оторопь. Вальжан и тогда, в Монтрейле, чудовищно много читал, а сейчас, по-видимому, только этим и занимался. Книги - раскрытые, с карандашными пометками и отчеркнутыми абзацами, с закладками, еще неразрезанные и зачитанные до дыр - занимали все поверхности, от письменного стола до подоконника, и, казалось, самостоятельно перемещались по кабинету. Увесистый том Вальжан убрал даже с кресла, прежде чем предложить его Жаверу, - как будто согнал кошку.
Служанка принесла глинтвейн.
- Выпейте, - сказал Вальжан. - Вам нужно согреться, иначе это плохо кончится. Где вы простудились? Лето же!
Жавера и вправду морозило, хоть дело было отнюдь не в простуде. Однако, когда, не сразу попав стаканом в рот и громко клацнув о него зубами, он выпил, - кусок льда под ложечкой начал таять.
- Спасибо, - ответил он и подумал, что это впервые за все десятилетия их знакомства. Ну, не глупо ли? Сказать "спасибо" за стакан подогретого вина - и не поблагодарить за спасение...
- Я, собственно... Пришел сказать, что вам ничего не грозит. Живите спокойно.
- Я понял, - кивнул Вальжан.
Ну вот и всё. Сил не было, но он стиснул зубы и приказал себе встать.
- Прощайте... месье. - называть этого человека вымышленным именем было бы глупо, настоящим - не поворачивался язык. В мыслях с некоторых пор Жавер называл его просто "он".
- У меня есть имя, и оно вам известно, - спокойно возразил Вальжан. Он стоял спиной к двери, загородив её, и не выказывал намерения посторониться.
Ах, так?
- А мое имя - Артур*, - его тон при этом даже с большой натяжкой нельзя было назвать светским.
Вальжан изумленно поднял брови.
- Да, такая вот неприятность, - криво усмехнулся Жавер. - Понимаете теперь, почему я его терпеть не могу?
- Напрасно. По-моему, оно вам подходит, - пожал плечами Вальжан и решительно добавил: - Я прошу вас остаться.
- Зачем? - деловито осведомился Жавер.
- Час поздний, на улицах все еще неспокойно. Мало ли что.
Это было непривычно. Его и на службе-то едва терпели, а уж вне службы... Сколько он себя помнил, никто не хотел ни видеть его, ни говорить с ним иначе как по необходимости. Он поймал себя на том, что изобретает предлог, чтобы остаться. Достойный предлог, не связанный с тоскливым ужасом перед нежилой пустотой его холостяцкой квартиры. На улицах и правда постреливали, и кто-то из мятежников, спасаясь от солдат или полицейского патруля, вполне мог проникнуть в этот дом, обитатели которого вряд ли были способны за себя постоять.
- Ну хорошо, - услышал он собственный голос. - Если это удобно...
- Было бы неудобно, я бы не предлагал. Туссен вас устроит на ночь в библиотеке.
"Самое подходящее для меня место!"
...Уснуть он не мог, пробовал читать, но мысли то и дело перескакивали на события этого безумного дня и странное положение, в котором он оказался. Впрочем, остальные тоже не спали. В гостиной на первом этаже метался в горячке паренек, которого Вальжан вытащил с баррикады, - жених его воспитанницы, как понял Жавер. Возле него, сменяя друг друга, сидели невеста и горничная, приезжал доктор. На втором этаже стояла тишина, но тишина жилая - хозяин дома был у себя в кабинете, из-под неплотно прикрытой двери которого пробивался свет.
*По моему мнению, у Жавера должно быть имя, которого он стесняется - обязывающее и в то же время делающее его в глазах окружающих еще большим чудаком, чем он есть. В российских приютах подкидышам и сиротам давали громкие, вычурные имена - возможно, подобная традиция существовала и в Европе.

Продолжение следует.

[Яртур]

Едем дальше.
Наконец он встал и вышел на лестницу, вслушиваясь в шепот и тихую возню на первом этаже. Помощь там определенно не требовалась, и вообще ничего подозрительного не происходило. Золотистая полоса, падавшая на ступени из кабинета, потускнела, как если бы там притушили свет, но что такое можно делать в потемках?... Привычка наводить всюду порядок взяла свое - поколебавшись, он заглянул в приоткрытую дверь.
В кабинете не горела ни одна лампа - лишь две свечи в высоких серебряных подсвечниках. Их мягкий, приглушенный свет ложился позолотой на склоненную седую голову крупного немолодого мужчины, стоявшего на коленях перед распятием.
Жан Вальжан читал молитвенное правило - насколько было известно Жаверу, это входило в обязанности монахов и священников, а вовсе не мирян. За удивлением последовал стыд: было полным непотребством подглядывать за человеком, будучи гостем в его доме. Однако в происходящем было нечто мистическое, завораживающее, и вопреки себе он весь обратился в зрение и слух.
"- Recviem aeternam dona es, Domine, - шептал Вальжан, называя имена Анжольраса, Гавроша, Фантины... Имен было много - десятки, - но другие Жаверу ни о чем не говорили. По лицу Жана текли слезы - молча, без вздоха, без всхлипа. - Et lux perpetua luceat es, amen!*
- Amen, - беззвучно повторил Жавер, мимолетно удивившись - еще вчера он отнюдь не желал "lux perpetua" едва не расстрелявшему его Анжольрасу.
- Gloria in ex celsis Deo et in terra pax hominibus bonae voluntatis*...
- Miserere mi, Deus: secundum magnam misericordiam Tuam!*
Жавер уже не думал о том, постыдно или нет его поведение. Его объял душевный трепет перед чем-то грандиозным и непостижимым с помощью обыденной человеческой логики. Перед лицом этой силы он остро ощутил свое ничтожество и полную беспомощность, но в то же время испытал неимоверное облегчение: её вторжение в его жизнь освобождало его от мучительных сомнений, поскольку ей нельзя, немыслимо было сопротивляться. Теперь он понимал, что имел в виду Жан, когда сказал, что у него не было выбора. Он понимал так же, что Вальжан уже много лет находится во власти этой силы, теперь наложившей руку и на него, Жавера.
- Kyrie eleison, Christie eleison!*- и снова имя за именем. Когда прозвучало его собственное, он дернулся от изумления, почему-то ни на миг не усомнившись в том, что Жан просит милости Божией для него, а не для какого-то другого Артура. Половица под ним предательски скрипнула, но, похоже, на Вальжана сейчас мог свалиться шкаф с антресолями - он бы и ухом не повел.
...За него никто и никогда не молился, даже мать - впрочем, вряд ли она вообще была католичкой. "Какое-то безумие", - сказал он себе и понял, что тоже плачет. Кажется, это были те самые слезы, которые вчера в туннеле он так и не смог пролить.
Жан в последний раз истово осенил себя крестным знамением и крестом простерся на полу, раскинув руки.
Жавер бесшумно попятился - когда это было необходимо, он умел двигаться легко и мягко, как кот. Вернувшись в библиотеку, он долго лежал с открытыми глазами. Он по-прежнему не знал ответа на вопрос, который привел его сначала на мост, а потом к воротам этого дома, но теперь был уверен, что ответ существует. Это меняло дело.
Под утро он заснул и увидел во сне благообразного старичка, который ласково назвал его "чадо", а потом отнюдь не ласково отчитал за намерение прыгнуть с моста.
*Вечная память (лат.) - католическая молитва
*Слава в вышних Богу (лат.) - католическая молитва
*Помилуй меня, Господи (лат.) - покаянный псалом
*Греческая молитва, читаемая православными и католиками на языке оригинала.




Окончание следует

[Яртур]

Приехали.
Жавер проснулся с ощущением великого порядка в душе. У него было врожденное чувство иерархии, и, когда он видел то, чему должно безоговорочно подчиниться, - он подчинялся. Приведя себя в порядок, он спустился в гостиную и немедленно столкнулся с Козеттой. В буквальном смысле - девушка выпорхнула из-за ширм, за которыми поместили раненого, и с разбегу влетела в него лбом.
- Ой! - пискнула она.
- Доброе утро, мадмуазель, - не без иронии поклонился Жавер.
Он никогда не был ловок с дамами, за исключением преступниц и потерпевших. Он даже не знал, прилично ли представиться самому, или этикет предписывает ждать, чтобы их познакомили.
- Папа уехал к месье Жильнорману, - оправившись от неожиданности, сообщила Козетта скороговоркой. - Это дедушка Мариуса. Доктор ручается за жизнь Мариуса, но считает, что перевозить его еще небезопасно. - Она перевела дух и добавила: - Папа просил вас дождаться его, если, конечно, вы не спешите.
Спешить было некуда: сегодня у него был выходной, и коллеги откровенно радовались возможности отдохнуть от него хотя бы один день.
- Хорошо, - согласился Жавер, исподволь рассматривая девушку. Он её уже видел мельком - вчера и незадолго до этого в парке, но там все его внимание было приковано к Вальжану. Теперь же она показалась ему миловидной, самоуверенной, а в общем заурядной. В конце концов, все юные барышни похожи одна на другую.
- У нас обычно не бывает гостей, - выпалила Козетта. - А вы давно знаете отца?
Жавер остолбенел, понятия не имея, что отвечать - к счастью, девушка и не ждала ответа.
- А я вообще ничего о нем не знаю, - с горечью продолжала она. - Только то, что он никогда ни на что не жалуется, но ему всегда грустно.
"Сумасшедший дом", - вздохнул Жавер, глядя на поднятое к нему доверчивое полудетское личико. Девчонка, видимо, попросту не умела бояться - а кого, с таким приемным отцом? - и определенно привыкла получать всё, что захочет.
Словно в подтверждение этих мыслей, Козетта решительно потянула его за пуговицу:
- Вы не могли бы присмотреть за Мариусом с четверть часа? Я бы пока распорядилась насчет завтрака. Если вас, конечно, не затруднит...
"Вот я и в сиделки угодил. К мятежнику. Ай, спасибо!" Еще вчера это привело бы его в ужас, сегодня же только позабавило. Живешь - до всего доживешь...
- Какие уж тут... затруднения! - саркастически улыбнулся Жавер. - А что нужно делать, в случае чего?
..."Паршивый щенок, - со злостью думал Жавер, сидя у изголовья постели. - Чего тебе не хватало? Куда тебя понесло? Дед в тебе души не чает, хорошенькая барышня тебя любит... Выпороть бы тебя, засранца!" Вдруг ему пришло в голову, что, если бы этого паршивого щенка не понесло куда не следует, Вальжан не пришел бы на баррикаду и не вытащил оттуда одного незадачливого сыщика. Все эти события внезапно показались ему звеньями одной цепи, частью какого-то грандиозного замысла, и его вновь охватил благоговейный страх перед чем-то неназываемым, величественным, грозным и непостижимым.
Затем, без перехода, Жавер подумал о том, что у большинства его сверстников имеются взрослые сыновья примерно таких лет, как этот малый. Хорошо все-таки, что вчера он не помешал Вальжану его спасти.
Раненый со стоном перекатил голову набок, открыл мутные воспаленные глаза и с потусторонним ужасом уставился на Жавера.
- Да живой я, живой! - усмехнулся он, сообразив, чем вызван этот испуг: Мариус, должно быть, видел, как его повели кончать. - Лежи спокойно. Ты в безопасности. - И неожиданно для себя погладил парнишку по мокрым от пота, спутанным волосам.

[Romyel]

Итак, теперь "в наличии" имеются Эмиль Жавер, Шарль Жавер и Артур Жавер
А мне всегда казалось, что Жавер - это как раз имя. Вернее, некое поименование. А фамилия, как указание на принадлежность к некой семье, отсутствует. Но все не соберусь сесть и провести изыскания, что бы либо подтвердить для себя эту теорию, либо ее опровергнуть

[Яртур]

Итак, теперь "в наличии" имеются Эмиль Жавер, Шарль Жавер и Артур Жавер

Нехай будут! Я, на самом деле, давно размышляю над тем, как же его зовут и почему никто об этом не знает. И единственная версия, до которой я додумалась, - имя у него достаточно нелепое (что вполне вероятно - в казеннокоштных заведениях, как я уже говорила, не стесняли полет фантазии и отрывались на бедных детях по полной).

Жавер - это как раз имя. Вернее, некое поименование. А фамилия, как указание на принадлежность к некой семье, отсутствует.

Ну, насколько я помню университетский курс ономастики, - не иметь фамилии в Европе можно было лишь в раннем Средневековье. В более поздние времена такое уже невозможно, при отстутствии родового имени фамилией становилось прозвище (даваемое по внешности, происхождению, характеру), место рождения, род занятий и т.д. Подкидышам и сиротам, воспитанным на казенный счет, фамилии присваивали в воспитательных домах - эта традиция имела место как в Европе, так и в Российской империи. Такие фамилии, как Безродный, Бесфамильный, Незнамов, и такие имена, как Богдан (сын неизвестных родителей) - это русская практика, но и во Франции подобное было. Родись Жавер в России того времени, назвали бы его Богданом, а фамилия... скорее всего, он был бы моим однофамильцем - Цыгановым.
PS. Ну согласитесь, инспектору Перкинса очень подходит старомодное имя, напоминающее о временах рыцарства!

[Яртур]

На поржать. Финал "Отверженных-98" с Нисоном и Рашем. Навеяно повторным просмотром, в ходе которого мой разум возмущенный вскипел и выдал сей глюк.
Из воды показывается мокрая, прилизанная голова Вальжана (Лайм Нисон, чтоб его...). На ушах головы висит всякая дрянь типа водорослей и тины. Голова отфыркивается и произносит голосом Ильи Муромца из одноименного мультфильма:
- Иэх, не та уж силушка-то! (После паузы) А навроде и та! (с этими словами Вальжан рывком выталкивает на поверхность инспектора (Джеффри Раш) - нахлебавшегося воды, однако пребывающего в сознании и прескверном расположении духа).
Вальжан (держит добычу за шиворот, приподняв над водой): - Дыши давай!
Жавер, уныло-злобно: - Уйди ты, сволочь...
Пауза. Утопающий дергается, сопротивляясь спасению - активно, но безуспешно: силы неравны, и руки скованы...
Вальжан, у которого затекла рука, сжимающая воротник жертвы, быстро меняет руки. Ну, не настолько быстро - инспектор с удовлетворенным бульканьем погружается в воду.
Вальжан ныряет, выныривает с еще большим количеством водорослей на ушах и с еще более раздраженным недоутопленником в руке. На этот раз он без особых сантиментов держит трофей за волосы.
Жавер: - Пусти, больно же!
Вальжан: - Потерпишь... Дыши, кому говорю!
Жавер, безнадежно: - Вот пристал...
Вальжан, негодующе: - Не льсти себе! Даже и в мыслях не было!
Крупным планом - физиономия инспектора, который долго и тупо смотрит на своего мучите... в смысле спасителя. Наконец до его доходит, чего именно не было в мыслях у Вальжана, и он начинает вырываться с утроенной яростью.
Вальжан (поскольку руки заняты - одной гребет, другой держит добычу, прекращает истерику звучным ударом лба в лоб): - Вот так-то лучше... Ого, какой тяжеленький...
Вальжан выволакивает жертву своего христианского милосердия на набережную, отжимает одежду, злобно отряхивает уши. Тем временем "утопленник" приходит в себя, с тихой ненавистью косится на доброго самаритянина и пытается сесть, чему мешают скованные руки.
Вальжан (с нескрываемым облегчением): - Очухался? Вот и молодец, а то я уж думал - искусственное дыхание делать придется!
Жавер (с паникой в глазах пытается отползти подальше): - Только не это!!!
Вальжан, искренне: - Так и меня бы потом неделю тошнило!
Пауза. Мокрый и исчерпавший суточный запас христианской кротости Вальжан и мокрый, злой Жавер (по-прежнему в наручниках) сидят на каменных ступенях моста, отвернувшись друг от друга. Обоих напрягает общий идиотизм ситуации.
Вальжан, задумчиво: - А вот теперь я тебя... (шепотом, на ухо Жаверу, произносит несколько слов, причем инспектор явно впечатлен), точно ненавижу!!! Доволен?

[Romyel]

Хорошо!

Слово от 0,5 администрации А давайте на каждый фик, издевательство, зарисовку - отдельный пост? А то сиди тут и вспоминай, где он прячется тот текст, который тебе внезапно захотелось перечитать...)))

[Яртур]

Romyel, (берет под козырек) Есть отдельный пост!
ЗЫ. Рада, что улыбнуло.

[stummenpack]

ыыы дадада) чего-то вроде этого душа лютобешено и требует опосля просмотра)

[Яртур]

svora, Мухтар старался!

[Яртур]

Иллюстрация к натворительству (второй из трех текстов). То, что синенькое и серенькое, - это как бы небо. Ужасненько, да.

[Гвенда]

Яртур, Здорово!
И портретное сходство хорошее и стиль.
Видела не один нарисованный тобой портрет - мне очень нравится твой стиль.

[Яртур]

Гвенда, идею мне выразить не удается...