Из открытого окна тянет прохладой и жизнью, а его колотит то ли от жара, то ли от холода, то ли от страха, остаточного ужаса уходящего ночного кошмара. Он устало проводит рукой по небритому лицу, снимая липкую паутину сна, а после встает босыми ногами на холодный пол и идет к раскрытой двери балкона, захватив по пути бутылку дешевого виски и сигареты. Руки еще трясутся, поэтому приходится потратить четыре спички, прежде чем удается зажечь небольшой огонек.
Ночной Париж живет своей особенной жизнью. Он старается вдохнуть весь этот мир вместе с сигаретным дымом, ощутить кожей каждое мгновение, почувствовать шумную тишину ночного города. Он ненавидит такие ночи: когда голова тяжела и пуста, когда сон приносит лишь усталость и одиночество, когда хочется...
«Бред», - цедит он сквозь зубы и делает большой глоток из бутылки. Он повторяет себе это каждый раз, глуша непонятное чувство алкоголем, разгоняющим огонь по венам. Это повторяется каждую ночь, когда приходят сны.
«Бред, бред, бред…»
Он не знает, сколько проходит времени. Уже искурено пять или более того сигарет, а жидкости в бутылке стало на порядок меньше. Он разворачивается и нетвердым шагом идет обратно в комнату, даже не удосужившись прикрыть дверь. Он замерз, но сейчас это не имеет значения. Смятая влажная постель удостаивается лишь короткого, презрительного взгляда. Что-что, а уснуть он сейчас ни за что не сможет.
По полу разбросаны листы бумаги, какие-то случайные рисунки, попытки сохранить в памяти частички снов, смешанные порывом ветра. Он нагибается, чтобы поднять один из них, смотрит и проваливается в бездну воспоминаний. На бумаге изображен до боли знакомый, но безликий силуэт. Развевающиеся светлые волосы, гордая осанка, в руках знамя, но нет лица.
Ему хочется орать: «ПОЧЕМУ НЕТ ЛИЦА?!». Он не помнит кто это, он не помнит, кем этот человек был для него, но отсутствие лица кажется настолько жутким и противоестественным, что хочется плакать.
Сны, настолько яркие и тяжелые, что их легко спутать с реальностью, выветриваются слишком быстро, оставляя после себя лишь пустоту и ощущение неправильности этого мира. Эти сны он видит будто сквозь кривую призму чьего-то нетрезвого взгляда. Раньше, много лет назад, закрывая глаза, он слышал радостные песни, видел решительные, озаренные светом лица. Теперь он видит лишь кровь своих-не своих друзей, две руки, соединенные в последнем порыве решимости, и тихий голос, звучащий громче последовавшего за ним выстрела: «Ты позволишь?»
Каждую такую ночь он яростно выводит на бумаге силуэты, стараясь как можно точнее воспроизвести картины из своего повторяющегося и повторяющегося кошмара. Но детали быстро стираются из памяти. Он никогда не может запомнить лиц и имен. И все же он вновь и вновь хватается за карандаш или краски. Он уверен, что однажды он сможет вспомнить, кого же он потерял так давно.