И каждый раз Жавер только на мгновение закрывал глаза,
чтобы в хмельной тьме почувствовать на своих губах чужие губы, горячие как адово пламя.
Обжигаясь этой невидимой его взгляду страстью, Жавер просыпался,
со стоном безысходности пряча горящее от стыда лицо в складках одеяла.
К удивлению инспектора, Мадлен прижался губами к его побелевшим пальцам.
И теперь Жавер понял, что именно за чувство во взгляде месье мэра
он так ошибочно принял за жалость. Оно никогда не было жалостью.
- Почему? - прошептал Жавер, не веря в происходящее и чувствуя, как все внутри него распадается на части.
- Потому что если я не имею любви - то я ничто.
Пламя свечи выхватило из темноты лицо Жавера,
вызолотило серебро на его висках и отразилось в его глазах.
Он не исчез, не был проглочен тьмой.
Он стоял тремя ступенями ниже и выжидающе глядел на Мадлена.
Мадлен протянул к нему открытую ладонь.
Ему было необходимо коснуться инспектора, подтвердить для себя его материальность.
Ему был нужен жест поддержки, ведь он, словно Вергилий,
вел во тьму человека, который всю свою жизнь старался этой тьмы избегать.
Жавер взвел курок. Если бы можно было все исправить, все забыть...
забыть, что Мадлен это Вальжан, забыть, что Вальжан бывший каторжник с номером 24601,
забыть, что между ними огромная пропасть и имя этой пропасти закон.
Жавер хотел бы начать все сначала, но мосты сожжены и обратной дороги нет.
На этот раз его рука не дрогнет. Уходить из жизни не страшно, а просто очень и очень тяжело.