[la-masure-gorbeau]

Всё в дом, всё в семью)

Название: Oh, the river is deep
Автор: Баис
Размер: мини, 1349 слов
Пейринг: Жавер, Вальжан
Категория: ангст, но не совсем
Рейтинг: G
Краткое содержание: афтерлайф)

– Почему вы это сделали?

Инспектор не сразу находится с ответом. Вальжан внимательно вглядывается ему в глаза и добавляет:

– Они подумали, что вы сошли с ума. В газетах напечатали про записку.

Жавер хмурится и наконец открывает рот.

– Записка была разумна. Я написал про то, чему сам был свидетелем. О том, что следует исправить. В работе полиции.

Его голос с непривычки похож на лай. Вальжан кивает даже немного сочувственно.

– Жаль. Видимо, они не приняли ее всерьез.

Или не захотели принять, думает инспектор, незаметно передергивая плечами от своего же свободомыслия. Нельзя так думать.

Вместе с Вальжаном к нему врывается прошлая жизнь, но инспектор странным, необъяснимым образом рад его видеть.

– Так почему вы это сделали, инспектор Жавер?

Этот человек совершенно не умеет проходить мимо чужих несчастий, думает Жавер. Ему до всего есть дело.

Впрочем, он думает так скорее мягко, чем сердито.

Он размышляет над ответом. Он ждал Вальжана, ждал долго, но никогда не представлял, что тот спросит его о нём самом. Да еще и о той ночи.

Но этому человеку он чувствует себя обязанным ответить – и потому добросовестно думает.

– Вы спасли меня, – наконец произносит он и чувствует, что этот ответ и близко не стоит с настоящим.

– Постойте, – останавливает он Вальжана движением руки, когда тот порывается что-то сказать. – Дайте мне поразмыслить.

Он всё больше волнуется, потому что правильно выразить всё это внезапно оказывается очень важным делом, а он не находит нужных слов, он и сам не понимает, что хочет сказать. Он перебирает колченогие предложения, и всё не то.

– Из-за того что, – начинает он, – из-за того…

И вдруг слова приходят, кристальные, ясные, полные, он чувствует их истинность и выпаливает их разом, радостный от такой находки:

– Я полюбил вас, понимаете? – И замолкает в ужасе от того, что только что произнес.

Ему хочется поправиться, сказать, что он вовсе не то имел в виду, не то, что Вальжан может подумать. Его царапает стыд – какое слово посмел употребить! К себе! К цыганью без рода-племени, к тому, кто уже и стражем-то порядка давным-давно перестал быть – аккурат перед смертью; голь перекатная, ворона обшарпанная – а туда же, любить! А потом понимает, что слово это чудесным образом вобрало в себя всю правду – не более и не менее, а полюбил. В любом смысле, во всех оттенках – от грязи до белизны, с какой стороны ни поверни. Ему нечего отрицать – его честность оказалась умней и нашла слова раньше него самого.

Лицо его суровеет, он поджимает губы и кивает быстро и коротко:

– Да, я полюбил вас.

А Вальжан едва успевает краем сознания ухватить за хвост мимолетное воспоминание о высоком и грозном инспекторе, который пришел когда-то просить увольнения и называл себя шпионом. Вальжан слишком потрясен, чтобы отвечать.

Жаверу ощутимо легче теперь, когда слово сказано. Ему всегда легче, если он делает всё как должно, если решающий поворот пройден – и дорога опять проста и ясна. Он полюбил; это не страшно. Он ведь знает теперь, что полюбил хорошего человека. Он должен помогать и охранять. Хотя от кого здесь охранять? Он с легким удивлением отмечает, что ничего не хочет от Вальжана. Просто нужно было уведомить его, хотя Жавер и не совсем уверен, зачем. Теперь он знает. Они оба знают. Слово сказано. Он вскидывает взгляд на Вальжана, видит его потрясение и скалит зубы:

– Вы же добрый христианин, Жан. Примите это как христианскую любовь.

– Её ли вы имели в виду? – тихим голосом спрашивает Вальжан.

– Я имел в виду всё, – спокойно отвечает Жавер. – Прекратите беспокоиться. В этом нет плохого.

Ему странно, что Вальжан не видит этого, хотя самому Жаверу очевидно, что здесь дурного нет. Но отчего-то Вальжан, который намного умнее инспектора, который всегда смотрел шире, сейчас подслеповат.

Но тут Вальжан берет его за руку, и поток мыслей останавливается. Кисть у Вальжана меньше; кожа сухая, шершавая, твёрдая.

– Я совершенно ничего не… не могу сказать, простите меня, инспектор. Я растерялся. Я… не ожидал, – бормочет Жан, и выглядит при этом ужасно потерянным и...жалеющим.

У инспектора легонько заходится сердце. Он берет Вальжана за плечо свободной рукой.

– Успокойтесь, – говорит он самым своим внушительным тоном, тем тоном, которым нужно разговаривать с лошадьми и преступниками, загнанными в угол. – Всё хорошо, Вальжан. Я не вру. Мне никогда не было так хорошо, как сейчас. Не смейте расстраиваться. Я ж ничего не требую.

Последняя мысль для него настолько нелепа, что он едва выговаривает вслух это «требую». Что он может требовать, господи помилуй. Зачем.

Только, может быть, видеть иногда.

Но и то – не требует. Просит.

– Просто вы должны были знать. Я служу здесь, на реке. Если придете как-нибудь, я буду рад. Нет – так ничего страшного.

– Служите? – переспрашивает Вальжан неверяще.

– Река ведь. Перевожу на тот берег. На лодке. Надо же что-то делать, – пожимает плечами Жавер.

– Её же можно посуху перейти, – мягко говорит Вальжан, бросив взгляд в сторону реки.

– Можно. Кому-то, – соглашается Жавер. – Вы ее ручьем видите?

Вальжан кивает удивленно.

– Хорошо. А я вижу примерно с Сену размером. Но на лодке с ней можно справиться. Главное – с людьми не заговаривать, они же все здесь впервые, в головах… сумбур, - внезапно вспоминает он мудреное слово. – Хоть уши затыкай, если балякать начинают.

– Уши затыкаете, но все равно перевозите?

– Не здесь же их оставлять. Мечутся по берегу. – Помолчав, он добавляет: – Лодку я сам построил – переплыть не смог.

Он хочет сказать, что ждал его, Вальжана – мало ли что, вдруг помочь с рекой надо было бы, но чувствует, что этим только больше смутит его.

Вальжан молчит, а потом медленно произносит:

– Так вы… из-за меня? Я-то ругал себя, что в вас человека не разглядел, что видел только машину, когда вы на краю смерти стояли; а вы… из-за меня.

Жаверу дико это слышать.

– Нет! Не из-за вас. Из-за того, что дурак был. Проще надо быть. Я теперь понял, а тогда, – он сглатывает, – обрушилось всё. Не из-за вас! Мир обрушился, правильное и неправильное, вся жизнь оказалась вывернутой. Я продолжать не смог. Надо было продолжать, но это здесь понятно. Здесь-то легче. Там бы не справился. Путалось всё. И сдавать вас в тюрьму нельзя было. Не из-за того, что я… – он кивает, не желая повторяться, – а из-за того, что вы не преступник. А закон оказался неверным. В вашем случае, а значит, и в некоторых других случаях тоже. Закон обрушился. Я и сейчас-то… понять не могу. Но здесь легче. А вы успокойтесь.

Он переводит дух. Он очень давно не говорил так много и долго. Но этому невозможному святому внушить надо, а то мало ли что он себе придумает. Дикий человек. Единственный такой.

Вальжан смотрит на него странным взглядом. Взгляд не тяжелый, но и не легкий.

Жавер вдруг чувствует, что Вальжану тоже не хватает слов. Он ждёт.

Вальжан все ещё крепко держит его за руку.

– А за реку вы ходили? Что там?

– Ходил. Часто хожу. По-разному там. Я не знаю, что увидите вы.

Видимо, нужные слова не приходят к Вальжану.

– У вас в лодке что-то лежит.

– Гитара.

– Как… гитара?

– Я же цыган. Прошу прощения, вы не знаете, – он стискивает зубы. – Я наполовину цыган. В детстве научили. Потом разучился. А здесь руки всё легко вспоминают. Сами попробуйте что-нибудь сделать, увидите.

Вальжан моргает.

– Я не знал. То есть вы здесь играете на гитаре?

– Иногда.

Вальжан фыркает.

– Вы, должно быть, очень мрачный музыкант.

Жавер щерит зубы, а потом улыбается мягче.

– Заунывный, я бы сказал.

Вальжан сдержанно улыбается, а потом бросает взгляд на тот берег. Жавер грустнеет.

– Идите, Вальжан. Там… много всего. Поверьте.

Вальжан глядит на него испытующе, исподлобья.

– А вы здесь?

– Да. Я совсем недавно выбирался.

– Если вы позволите, я буду приходить к вам в гости.

Радость нисходит на него и отзывается болью в сердце.

– Разумеется, – сухо отвечает он, потому что другая интонация у него не получается. Он хочет было сказать, что будет ждать, но это прозвучало бы слишком навязчиво. – Приходите в любое время.

Глуповато вышло – тут и так всегда любое время.

Но Вальжан, кажется, не замечает огреха.

Он – немыслимо – подносит руку Жавера к своим губам и касается губами костяшек пальцев. Так целовали руки в библейские времена – приветствуя или благодаря за милость. Вальжан поднимает глаза; взгляд его спокойный и непонятный. Он едва ли улыбается: Жаверу чудится в этой полуулыбке легкая горечь.

Вальжан кивает, Жавер кивает в ответ, и его бывший заключенный, начальник и благодетель отпускает его руку, отворачивается и медленно спускается к реке.

Жаверу кажется, будто Вальжан ступает прямо по воде.
Он лучше других знает, что это не так. Просто река для всех разная.

Он смотрит вслед удаляющейся коренастой фигуре, и сердце его рвётся, как полоумное.