кстати вот, на свете бывают еще и картинки

[stummenpack]

yesli zvyozdy zazhigayut by ~svora on deviantART

а это я в прошлом году запилило в подарок моему прекрасному соафтару и собутыльнику
и считаю одним из самых сносных образчиков применения своих растущих откуда только можно, но только не откуда надо, рук.
это я, помимо всего прочего, к тому, что арты тоже не стесняемся постить. у нас два сознательных артера на весь фандом, остальные стесняются все.

@темы: рисунки

---

еще стихов!

[stummenpack]

вальжаножаверовских на этот раз.

31.03.2013 в 09:58

Пишет  quartusego:

По "Отверженным".
Промысел Божий - увы! - нам неведом...
Между селений и стран
Где-то гуляет под синим небом
Каторжник Жан Вальжан.

Можно поклясться хоть небосклону,
Хоть молчаливой реке:
Люди должны подчиняться закону -
Все мы в его руке.

Верный законник, строгий инспектор
Смотрит с высот Дворца,
Словно в надежде видеть в проспектах
Путь и судьбу беглеца.

Видит весь город внизу, будто птица,
Крыши в глазах рябят.

Дай тебе Боже не оступиться,
Не подвести себя,
Путь выбирая прямой и чёткий.
И да не дрогнет рука...

Пальцы сжимают дарёные чётки,
И холодеет река...

Много ли значит иная обитель?
Что тут имеет вес?
Бывший законник - ангел-хранитель -
Смотрит за Жаном с небес.

31.03.2013
(с)  quartusego

@настроение: с разрешения автора.

@темы: фики, фильм-мюзикл 2012

---

[лейтенант касатка]

Название: ***
Автор:  грантэр поджег партер
Пейринг/Персонажи: Грантер/Анжольрас
Категория: слэш
Рейтинг: G
Жанр: стихотворение
Примечания: оформление и все прочее авторские как и размер с рифмой



Это мираж,
это больная фантазия
винных паров.
Мне нужна эвтаназия,
чтобы уснуть
и чтобы не видеть снов:
твоих рук и твоих бесконечных,
в чем-то безмерных, глаз.
Эта гонка извечна -
я докажу тебе, Анжольрас:
чего-то я стою,
на чем-то стою,
бываю тих, как ночь над рекою,
бываю и страшен,
разрушителен, как яблоко змея
в предвечном ушедшем раю,
а могу чистотою воды из скважин
обуздать даже лютого зверя.
Просто дай мне
уткнуться лбом
в твою, Анжольрас, ладонь,
не дай утонуть в вине,
опрокинуть небо в содом.
Я подарю тебе чистое,
самое, что во мне есть:
огонь.

@темы: фики

---

Сиквел к драбблу "Ex aequo et bono.".

[Земи]

Начало

здесь

http://la-masure-gorbeau.diary.ru/p177937815.htm

Similia similibus curantur

Автор: Zemi
Бета: в отпуске
Категория: джен
Персонажи: Жавер, Вальжан
Рейтинг: детский
Жанр: драма, легкий юмор
Размер: драббл
Саммари: AU фильма «Отверженные» 1998 года, в частности финальной сцены.
Дисклеймер: На принадлежащее Виктору Гюго и правообладателям киноленты не претендую.
Предупреждение: 1) АУ и ООС. Но если читатель захочет, может считать, что так и было.
2) Подражать Гюго я даже не пыталась.

Последующие две недели пролетели для Жана Вальжана, как один миг и как целая эпоха одновременно. Он жил одним огромным чувством беспокойства за Козетту, которая места себе не находила, переживая за Мариуса. Нет, Вальжану тоже была небезразлична судьба спасенного им юноши, но страх, что не выкарабкайся тот из беспамятства, и его девочка сойдет с ума от горя, был сильнее. Зачем, зачем только она отдала свое сердце именно этому Мариусу, а не какому-нибудь спокойному рассудительному и добропорядочному человеку, который бы мирно жил по законам божьим и защищал Козетту от бед и горестей этого мира?! Иногда Вальжана даже посещала злость на мальчишку. За то, что пренебрег спокойствием Козетты ради идей, относительно избранного способа воплощения которых у Жана были большие сомнения в его угодности Богу. И тогда Вальжану становилось стыдно перед дочерью, потому что немаловажную роль в его отношении к Мариусу играл страх, что ей может стать не нужен приемный отец.

Однако каждый раз, когда Козетта уходила навестить возлюбленного, Жан не мог думать ни о чем, кроме того, что на улицах по-прежнему беспокойно. Туссен всегда сопровождала девушку, но это едва ли могло развеять тревоги одинокого отца. С большим трудом он удерживал себя от попыток воспрепятствовать дочери выходить из дома. Затем тянулись мучительные часы ожидания. Какие только страшные картины не приходили Вальжану в голову за время отсутствия Козетты.

Вот и на этот раз не успела за дочерью закрыться дверь, как тревожные мысли тут же захватили его в свой плен, сводя с ума и не давая покоя. Вальжан не мог ничего делать, считая минуты до возвращения Козетты.

Поэтому, когда раздался стук в дверь, он несказанно обрадовался, что дочь сегодня вернулась пораньше (наверное, с Мариусом все было хорошо), и бросился открывать.

На пороге стоял Жавер. Исхудавший, с заострившимися чертами лица и ввалившимися глазами, как будто почерневший, даже седины на висках, казалось, прибавилось.

– Вы что, идиот? – злобной коброй прошипел инспектор, шапка волос вполне могла сойти за раздувшийся капюшон.

Ошарашенный приветствием не менее, чем неожиданным визитом, Вальжан смог только ответить вопросом на вопрос:
– Почему?

– Не держите меня на пороге – могут увидеть, позвольте войти в дом , – Жавер каким-то немыслимым образом умудрялся произносить как всегда по-военному четкие слова, не размыкая губ и так, чтобы они звучали тихо.

Вальжан повиновался.

Бросив пристальный взгляд по сторонам перед тем как войти, его личная Немезида поспешно перешагнула порог.

– Вы что напрочь лишились мозгов, раз беспечно отпираете дверь, даже не удосужившись предварительно выяснить, кто и зачем к вам пришел? – набросился на Вальжана Жавер, как только щелкнул закрывающийся замок.

– Я ждал Козетту, – по-прежнему недоумевая, пояснил Жан.

– А где она? – еще с большим недовольством выпалил Жавер.

– Вышла. По делам. – Вальжан сомневался, стоит ли вообще упоминать имя Мариуса при инспекторе.

– А, такая же авантюристка, как и вы! – воскликнул тот. – Впрочем, мне ли этого не знать!

– Она с Туссен, – счел нужным пояснить Вальжан.
И тут потребность хоть кому-то излить душу оказалась сильнее его.
– Меня она умоляет оставаться дома.

– Это еще почему? – прищурился Жавер.

Как бы Вальжан хотел рассказать инспектору, что первый раз он ходил вместе с Козеттой и был представлен деду Мариуса. Посидел с ней у кровати раненого. И вот тогда он почувствовал, что его общество тяготит дочь. Опасения подтвердились по возвращении домой. Вальжан в тот вечер попробовал объяснить Козетте, что столь откровенные заверения в любви и серьезные обещания, которые она дает Мариусу, произносить еще рано. После чего дочь неожиданно расплакалась,укоряя его за то, что он не оставляет ее ни на минуту, и поэтому она не может даже поддержать любимого так, как нужно. Сильнее всего Жана ранили слова Козетты, что ей вообще тяжело говорить с Мариусом, когда он сидит рядом и все слушает.

Вот только Вальжан слишком хорошо помнил, кем был Жавер.

– Боюсь, она меня стесняется, – сказал он только. – Все-таки я бывший каторжник.

– Что за чушь! – воскликнул Жавер. – Да она защищала вас, как львица! Уверен, это ни что иное как ветер в голове у избалованной девицы!

Вальжан хотел было возразить, но вдруг заметил за излучаемым Жавером недовольством и возмущением нечто похожее на обеспокоенность.

– Что-то случилось? – растерянно поинтересовался Жан.

– Пока нет, но если вы и дальше будете продолжать в том же духе, будет странным, если этого не произойдет! – продолжал отчитывать его Жавер.

– В таком случае, чем обязан? – спросил Вальжан, чувствуя непонятное спокойствие. Как будто сейчас все должно было стать на свои места. – Вы пришли за мной?

Жавер сильно смутился. В его глазах промелькнула боль. Прошло некоторое время прежде, чем он ответил уже совсем другим тоном:

– Нет, я пришел к вам.

– Я слушаю, – Вальжан совершенно перестал понимать происходящее.

Жавер неуклюже переступил с ноги на ногу. Складывалось впечатление, что ему очень неловко.

– Дело в том, что согласно той записке, которую я передал перфекту после … эмм… вашего задержания, официально вы… мертвы.

– А. Ну что поделаешь, – Вальжан чувствовал себя все более и более странно.

– Понимаю, что таким образом вы оказались в несколько сложной ситуации, но, поразмыслив, я пришел к выводу, что это наиболее приемлемый вариант, который я мог бы вам предложить, – продолжал Жавер.

Вальжан не нашел ничего лучшего, как ответить:

– Понятно.

– В то же время я вижу, чем это чревато. Вас как бы не существует, но вместе с тем вы есть. Я не хотел бы, чтобы остаток жизни вы провели на нелегальном положении. Вы заслуживаете лучшей доли. К тому же, – Жавер с вызовом посмотрел Вальжану в глаза, становясь похожим на петушащегося мальчишку. – Я по-прежнему буду настаивать на том, что новую жизнь нужно начинать в соответствии с законом.

– Жавер, послушайте, я уже давно хочу того же самого. Я уже говорил вам, все, что мне нужно – это просто жить в мире.

– Вы меня не понимаете, – расстроился Жавер. – Как вы себе представляете жить по закону и в мире, если вас могут узнать? Станет известно, что вы живы, и вас привлекут к ответственности.

– Ну, раньше мне как-то удавалось избегать этого, – настала очередь Вальжана потупиться в смущении.

Это, казалось, придало Жаверу сил.

– Вам может потребоваться назваться или подтвердить свою личность. Что вы тогда будете делать? Использовать ваше прежнее имя нельзя. Я имею в виду ваше прежнее вымышленное имя, – уточнил Жавер. – Даже из соображений вашей безопасности. Повторюсь, кто-нибудь из соседей может вас узнать. А вы не сможете прожить, ни разу не выйдя на улицу. Постоянно прятаться под покровом темноты тоже не дело, да и не лучшее время для прогулок. Особенно сейчас.

– Я что-нибудь придумаю, – ответил Вальжан.

– Я уже все придумал, – торжественно сообщил Жавер.

Заложив руки за спину, он стал строевым шагом мерить гостиную взад-вперед.

— Я помогу вам обзавестись документами под новым именем. Однако для этого потребуется некоторое время. Не волнуйтесь, ожидание не будет долгим. Все, что от вас требуется – это стараться пока никому не попадаться на глаза. Особенно людям, которые вас знают. За исключением тех, кому вы стопроцентно можете доверять, конечно. Например, я и ваша приемная дочь.

– Да, а что будет с Козеттой? – заволновался Вальжан. – Ей тоже необходимо будет поменять имя и избегать общения со знакомыми?
На ум сразу же пришел Мариус.

– Нет, не обязательно, – ответил Жавер – Она ни в чем не виновата, кроме глупости молодости. Я думаю, тот инцидент с не содействием представителю власти… В общем, ей можно дать второй шанс. Хотя я очень надеюсь, что она не натворит больше ничего подобного. Не за чем ей портить себе жизнь. Лучше всего хорошенько образумить девушку. Я очень рассчитываю на вас в этом деле. Или вы хотите, чтобы я все-таки позаботился о новом имени для нее?

– Нет-нет, если это возможно, пусть для нее все остается как есть. – Вальжан слишком хорошо знал, что значит жить под чужим именем.

– Значит решено, – словно сделал пометку в каких-то записях, которые велись в его голове, Жавер. – Далее. Как видите, вам лучше всего переехать в ту часть Парижа, где вас никто не знает. И желательно, чтобы это был район, населенный добропорядочными гражданами.

– Хорошо, я займусь поисками нового жилья, – вздохнул Вальжан.

– Вы вообще слушаете, о чем я вам толкую? – с укоризной посмотрел на него Жавер. – Как вы это себе представляете, если вам лучше избегать появления на людях? Я уже обо всем позаботился. Неплохой дом на другом конце Парижа. Публика вполне приличная. Ваших будущих соседей я знаю лично и могу поручиться, что они соблюдают закон и являются людьми высокоморальных устоев. К слову, я сам живу неподалеку.
Тут инспектор снова смутился, но чтобы скрыть волнение продолжил деловым тоном:
– Дом готов к тому, чтобы принять новых жильцов, так что чем скорее вы переедете, тем лучше. Мы могли бы сделать это прямо сейчас.

– Боюсь это невозможно, – всполошился Вальжан. – Козетты нет дома, как я уже говорил.

– Я могу подождать, пока она вернется, – заверил его Жавер.

– Я не уверен, что это произойдет скоро.

Вздох инспектора ясно говорил о том, что он думает по этому поводу.

– Кроме того нам еще нужно собраться. Это, конечно, не займет много времени – мы недавно переезжали. Но все-таки. К тому же мне может потребоваться время, чтобы объяснить ей необходимость переезда. – Смущение Вальжана становилось все сильнее.

– Это тот молодой человек, из-за которого вы отпрашивались и торговались, предлагая взамен свою свободу, не так ли? – проницательно констатировал Жавер.

Вальжан промолчал, потому что врать ему не хотелось.

Жавер тяжело вздохнул. На его лице появилось чувство обреченности.

– Ладно. Не беспокойтесь. Я ведь уже пообещал не преследовать его тогда. Не в моих принципах нарушать данное слово.

– Спасибо, – искренне ответил Вальжан. – За все.

Жавер покраснел, и, видимо, чтобы избежать неловкости, стал прощаться.

– Раз уж вам действительно необходимо время, не буду настаивать. Но завтра я обязательно зайду. – Он что-то прикинул в уме. – Около трех пополудни. И я настоятельно прошу вас быть готовыми к этому времени.

– Я постараюсь, – пообещал Вальжан.

Уже когда Жавер ушел, он вспомнил, что так и не спросил у инспектора, сколько должен ему за беспокойство. Нехорошо как-то вышло. Особенно неприятно было то, что такое хитрое со стороны поведение очень хорошо вписывалось в образ вора и бывшего каторжника. И хотя Вальжан пообещал себе завтра первым же делом задать вопрос об оплате и возмещении расходов, он не переставал корить себя за непозволительную растерянность. В это раз Козетта вернулась быстро. Он почти и не ждал ее.

Similia similibus curantur (лат.) — подобное лечат подобным (или шоковая терапия - клин клином выб(ш)ив(б)ают)

@темы: фильмы, фики

---

[stummenpack]

Название: Линия жизни
Автор: svora
Персонажи: Жавер, Вальжан
Категория: джен
Жанр: ангстофлафф, постканон-АУ
Рейтинг: G
Краткое содержание: люди смертны.
Примечание: Со стихийного феста однострочников в мизераблеправде. Хотя все равно драббл получился. Заявка: "таймлайн - Париж, Жавер целует Вальжану руки" .
От автора: свора долбанулся от затянувшейся зимы и написал соплевыжималку. Но народу понравилось, так что пусть живет.

Ветер дует уже три дня, и все никак не уляжется. В комнатах даже днем приходится зажигать свет - или это не день? Вечер, раннее утро? Когда спишь урывками, трудно следить за временем. Особенно если сломались часы. Надо будет снести в починку. Потом. Хотя - если представить себе, что это будет за потом - смысла не будет уже. И не только в этом.

- Вы бы прилегли, - подает голос Вальжан. - А то, глядя на вас, можно подумать, что не я тут умираю, а вы.

- Вы не умираете, - зачем-то врет Жавер и бросает на себя взгляд в зеркало над каминной полкой. Вальжан прав - действительно, чучело какое-то с безумными глазами. Он приглаживает волосы, отряхивает одежду, потом идет к умывальному столику. Вода давно остыла, она почти ледяная, но это и к лучшему, цвет лица здоровее будет... Потом он возвращается и присаживается рядом, на свою половину постели, чтобы поправить Вальжану подушки, на которые тот опирается спиной. С недавних пор они спят на ней вдвоем; не затем, конечно, зачем спят в одной постели мужья с женами - а чтоб удобней было встать ночью и подать воды, или лекарство, или помочь сходить по нужде.

- Знаете, моя мать была гадалка. Она умела предсказывать судьбу по линиям на ладони. Дайте-ка руку.

Жавер не умеет гадать по руке, он не знает, где какая линия; ему еще в детстве становилось неловко, когда мать вязалась к нему со своими глупостями, а потом он и подавно попытался забыть все, что все-таки зацепилось в голове. Он помнит только одно название.

- Вот, - он выбирает на ладони Вальжана самую длинную линию и проводит по ней большим пальцем. - Это линия жизни. Видите, длинная какая. Длиннее даже, чем у меня. А ведь я моложе. Вы поправитесь. Будете жить еще долго. Будете мне еще цветочки какие-нибудь на могилу носить...

Вальжан невесело усмехается - наверное, его забавляет настолько беспомощное вранье, но не спорит. Жавер не выпускает его ладонь - в задумчивости переворачивает туда-сюда, подносит к самому лицу, рассматривает; старые мозоли, выступающие жилы, светлые волоски на пальцах, квадратные ногти - только вчера подстригали... Рука прохладная и слабая, даже миску супа уже плохо удерживает; не верится, что этот человек когда-то залезал по отвесной стене, мог поймать за рога быка и поднять телегу в одиночку; все уже в прошлом, навсегда в прошлом, и скоро отойдет туда и вовсе безвозвратно. Что-то стискивается у него в горле, и он зачем-то прижимается щекой и губами к сухой морщинистой коже, будто это чему-то должно помочь.

- Не плачьте, - говорит Вальжан.
- Я не плачу, - отвечает Жавер и по своему севшему голосу понимает, что опять соврал.

@темы: кирпич, фики

---

немного о кафе "Гюго" ))

[Romyel]

Я лично в полном восторге, потому тащу сюда.))

уперто из тредика

01.04.2013 в 20:19

Пишет  Osot:

Пишет Гость:

01.04.2013 в 20:17

блин, я прямо представляю.
кафе "гюго", затопленный камин, винище, шкафы забиты книгами. в углу кружком сидят олдскульщики и культурно обсуждают экранизации, время от времени срываясь в мефистофельский хохот. в центре за столом (на столе, точнее) вповалку валяются лезамишники, которые то спят, то вдруг просыпаются и начинают нести

запикано

хуйню в перерывах между дикими воплями. некоторые время от времени хватаются за перо и судорожно что-то строчат или рисуют. кое-кто раз в несколько дней вдруг вскакивает, волнуется и подбрасывает дрова в камин; это админы феста. рядом с камином красивый стол на трех ножках, там кипа бумаг и артов; из компаний олдскульщиков и/или лезамишников то и дело кто-то относит арты и фики на этот стол, это - соо лачуги.
прохожие стараются кафе обходить стороной, потому что вот оно тихое и мирное, а вот через пару секунд уже шатается, трясется и дребезжит от воплей, капса и раскачивающихся на люстре лезамишников

ой, я все я пошла геометрию учить

кроу и феста упороло

URL комментария

01.04.2013 в 21:15

Пишет  Osot:

Пишет Гость:

01.04.2013 в 21:02

кафе "гюго" - это что-то совершенно прекрасное)ферр

Не смотря на вынужденную анонимность, кафе "Гюго" оставалось любимым местом сбора фандома. Какой только разношёрстной публики не видало это заведение! Интеллигентные олдскульщики соседствовали здесь с юными, совсем недавно познавшими прелесть фандома, и уже рвущимися в бой новичками; суровые канонисты сидели за одним столом с поклонниками модерна, с недоверчивым изумлением слушая их идеи. Время от времени из разных углов кафе раздавалось пение, которое тут же подхватывал нестройный хор голосов. Гамены, помощники живописцев, превносили дополнительную радость в это сообщество, демонстрируя всем свои наброски, мастера слова, смущённо или уверенно, зачитывали свои рукописи. Фандом был подобен потоку, он то медленно растекался, то стремительно уносился в неожиданном направлении, сметая на пути канон, логику и здравый смысл. Любое неосторожно брошенное слово незаметного ранее анона могло вызвать бурю, поднять шквал рассуждений, приступы хохота или потоки слёз.
В этом обществе царила свобода, каждый, кто чувствовал в себе способность к управлению, мог смело повести за собой фандом. У всех было своё место в этом, на первый взгляд, первозданном хаосе: у сообщества были свои летописцы, бережно сохраняющие его ключевые моменты для потомков, были мудрые просвятители, ведавшие не только канон, но и все его прочтения, были юные, полные идей и надежд головы, были прекрасные девы— украшение любого фандома— и невинные, стремящиеся к познанию дети. Фандом жил. Он был единым, слаженным организмом, одновременно юным и древним, могучим, и невыразимо прекрасном.

URL комментария

@темы: рекомендации/чужое

---

в рамках программы "ташшыть усе в деревню"

[stummenpack]

Название: Под левым ухом
Автор: svora
Пейринг/Персонажи: Жавер
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Жавер едет с процесса Шанматье, и ему ангстово.
От автора: а это уже не с ВТФ, это старьё совсем, но тут еще не вешалось.

С дилижансом не повезло: прямо напротив устроились две пожилые тетушки с незакрывающимися ртами. Казалось, что если под действием какой-нибудь непреодолимой силы они вынуждены будут умолкнуть хотя бы на полминуты, то разорвутся, как граната Шрапнеля, и тысячи лишних, сорных слов, распирающих их изнутри, разлетятся вокруг, накрыв все живое в радиусе поражения - настолько судорожной и торопливой казалась их болтовня. Пришлось отказаться от намерения подремать в дороге и искать какой-либо другой способ себя занять.

Он вспомнил о череде поручений, отданных мэром - как ни в чем ни бывало - во время вчерашнего разговора. Странный все же человек. Несмотря ни на что - странный, невозможно странный, невыносимо странный, непозволительно странный, чтоб ему провалиться. Впрочем, что уж - все равно с этим делом покончено, с Вальжаном покончено, а заодно покончено и с неким ретивым идиотом, неспособным, как оказалось, различать жажду мести и чувство долга - и это правильно, это справедливо, подумал он с угрюмым злорадством, все получили то, что заслужили, и господин Мадлен тоже не избегнет своей участи рано или поздно... Мадлен. Вальжан. Мадлен. Вальжан. Для ясности он прикрыл глаза и поочередно восстановил в памяти внешний вид того и другого. Разные люди. Разные. И перепутавший их действительно непригоден.

Однако к черту их обоих, - господина Мадлена в особенности. Лучше подумать о Шарселе - тут все ясно. То есть с ними тоже все ясно, но с ним еще и просто. Монрейльская притча во языцех с сенсационными продолжениями - господин-Шарселе-которому-мешают-соседи-и-хотят-его-извести. Сначала подозрительные стуки и шорох в подвале у соседа напротив, потом сосед справа принялся дымить печной трубой прямо ему в окна, теперь вот к заговору приобщена и водосточная труба, размывающая фундамент - почтенный домовладелец с Монтр-де-Шампиньи получается вовсе безнадежно обложенным со всех сторон. Сходить, впрочем, стоит, раз уж есть жалоба - но это подождет. А вот к мамаше Бюзопье нужно в первую очередь. Она не из тех, кто будет выдумывать и раздувать их мухи слона, а с Шенелонга станется - дурак и свинья вроде галерников, даже странно, что он никогда там не был - хотя кто сказал?.. Э нет, одернул он себя, нет. Это уже не твое дело, тем более что ты для него не годишься. Если что и всплывет, то этим будут заниматься уже другие.

Тетушки все повышали голоса. Раздражение росло, и пришлось в конце концов прибегнуть к обычному способу задавливать его в себе - понагляднее и поярче представить, как давешний подсудимый полосует их на глухом пустыре тупым ножом, а они визжат, рыдают и просят пощады. Инстинкт защитника безотказно взметнулся и зарычал, подобно сторожевой собаке; cносить бессмысленное кудахтанье двух глупых куриц, живых, здоровых и находящихся под охраной в его присутствии, сделалось сразу гораздо проще, и он стал зачем-то думать про мамашу Бюзопье и про то, как она однажды в промозглый день вынесла ему стакан подогретого вина, пояснив, что иначе он замерзнет и простудится, а полицейский с насморком - это уже не полицейский. Она тоже любила поговорить - но это выглядело как-то не так, как у этих двоих. Не как шум и жужжание, а словно дети мячом перебрасываются на улице.

А в поручениях был еще кто-то. Вот. Мадам Рене ле Босе и вдова Дорис. Первая - смешная баба - нос дерет и выкаблучивается, именно поэтому от нее ничего примечательного ожидать не придется. А вот вдова с ее черным платьем, белым воротничком, постной физиономией и чрезмерной любовью к благотворительным начинаниям... тьфу ты, черт! да что же это? Прекратить.

Он, оказывается, бездумно начал обкусывать кожу вокруг ногтей - чем в последний раз занимался много лет назад. Мерзкая детская привычка, стало быть, никуда не делась, а просто сидела где-то внутри и ждала удобного момента, чтобы взять реванш. Он выругал себя за это - а потом подумал, без всякой связи: раствориться бы в воздухе и никогда не существовать на свете. Мысль уплыла так же, как и всплыла, и он тут же забыл про нее, тупо уставившись в окно и ни о чем больше не думая.

***
В Монрейль прибыли заполночь, и было уже понятно, что он никуда не пойдет людей будить почем зря, а отправится прямо домой. Это почему-то порадовало. Хотя на самом деле было все равно: спать, или ходить по всем этим вопросам. Он не стал думать о том, что общего между этими двумя занятиями, тем более что откуда-то вдруг нарисовался сержант Бержерон, оглядел его обеспокоенно и с наигранной бодростью произнес:

- Добрый вечер, шеф! как доехали?
- Отвратно. Что-нибудь было тут без меня?
- Ничего. То есть Шарселе бузил, а так - ничего.
- Труба?
- Водосточная.
- Проверили?
- Зачем?
- А надо. Это как в сказке про пастушка-брехунишку: два раза соврет, а на третий раз и правда волки придут. И останемся мы в дураках, потому что думали, что самые умные...

Бержерон промолчал. То ли потому, что его это убедило, то ли наоборот - отмахнулся внутренне, сопля зеленая, но спорить не стал в видах субординации. Полуутвердительно сказал только:

- Я вас провожу.
- Не нужно. Занимайтесь своим делом.

Сержантик, кажется, обиделся. Но все-таки поперся следом, пытаясь быть незаметным. Вот и какого, спрашивается? Любопытство хорошо, только когда оно по делу, а не просто ради самого себя. Впрочем, гонять он его не стал - сделал вид, что не заметил. Хрен с ним. Пусть уже его заместитель воспитывает. Лучше добраться до дома пораньше и таким образом поспать лишнюю пару минут, а не тратить ее на непонятно что. В конце концов, он фактически уже не имеет права выбивать дурь из подчиненных.

***
Сон приснился гадкий: изо рта у людей вокруг вываливалась черная гниль, они умирали, лежали на улицах, а он должен был что-то с этим сделать, но никак не мог понять, что - однако должен был это сделать именно он. Потому что умирающие звали именно его - со всех сторон, с мостовых, со скамеек, из домов, грохоча изнутри в двери. Он открыл одну из дверей, но стук продолжался.

Тогда он понял, что стучат в его собственную дверь.

@настроение: ...а гнездо еще нуждается в вычесывании.

@темы: кирпич, фики

---

[лейтенант касатка]

все понесли и я понесла

Автор:  грантэр поджег партер
Фандом: Les Miserablés 2012
Пейринг: Грантер/Анжольрас
Размер: драббл (500 слов примерно)
Жанр: ангст, какбэ слэш
Примечания: написано на фест, заявка 1.12
"1.12. Грантер/Анжольрас. По пьяни лезть с признаниями и поцелуями. Анжольрас искренне недоумевает и отбивается. Непривычное (не приятное, а именно непривычное) ощущение чужих прикосновений."

утро пустое в глухом тумане,
париж еще спит - революция в ссылке;
ищет Грантер то ли счастье в стакане,
то ли правды на дне бутылки

Читать

Пепельно-сизое парижское утро заглядывает в невысокие окна почти опустевшего кафе.
Воздух мутный от сигаретного дыма, а запах выпивки и табака стоит такой крепкий, что любого входящего сбивает с ног подкатывающей к горлу тошнотой. Часть стульев перевернута и водружена на столы, и непривычно тихие друзья Азбуки в поредевшем составе кажутся призраками юности, пойманными в горькие сети стаканов и революции.
Многие разбрелись еще ночью, по темноте, пошатываясь и горланя, кто-то уснул прямо здесь.
Анжольрас молча и сосредоточенно глядит по сторонам, внутренне морщась - для всех этих мальчишек это все игра, красивая, бойкая, достаточно героическая, но по сути это все те же латунные солдатики, которых они неловкими пальцами переставляли в детстве.
Надо ведь не просто красиво влезть на баррикаду, но и всегда, каждую секунду быть готовым, что пуля может прошить твою молодую грудь, и что рана от нее расцветет последней бурой заскорузлой гвоздикой в петлице.
Надо не только кричать лозунги, но и быть готовым отдать за них свою жизнь.
Он понимает, что всерьез их дело не воспринимает, кажется, никто, и от осознания подобного одиночества у него словно ломит зубы.
Грантер всю ночь планомерно надирался в углу, и теперь глядит на него тупым взглядом - Грантер так и вовсе темная лошадка. Он настолько ясен и пьяно прост, что люди такими не бывают - Анжольрас все время ищет в нем подвох.
Словно почувствовав внимание лидера, Грантер тяжело поднимается, оттягивая пальцами ставший узким воротник, и нетвердым, почти кавалерийским шагом ступает через помещение, будто под его ногами шаткая палуба. Анжольрас внимательно и сосредоточенно смотрит - голова у него ясна даже после бессонной прокуренной ночи, полной тяжелых дум, свинцовыми шариками падающих в мыслях.
Грантер даже трезвый может выкинуть что угодно, а уж теперь...
Может потребовать устроить революцию прямо сейчас.
Может предложить почистить ему сапоги.
Его может стошнить на эти же самые сапоги.
Он может...
Грантер недолго мнется перед столом и фокусирует на нем взгляд блестящих, птичьи-живых глаз, возбужденных, мутных словно бутылочное стекло, и что-то собирается сказать.
Анжольрас хмурится.
Анжольрас ждет.
Поддатый Грантер неловко наклоняется и падает, именно что падает на его сухие обкусанные губы своими, припухшими, обветренными, еще влажными от вина и терпко-теплыми. Он что-то несвязно бормочет, что-то про революцию и его светлые кудри, а его горячие сухие ладони обхватывают равнодушные запястья лидера.
Тот не вырывается и лица не отворачивает поначалу, удивленный странными ощущениями, чувством бесцеремонного вторжения в личное пространство, а затем решительно выдергивает руки из пьяных пальцев, отодвигается - ему не нужно это все, прихоти Грантера его лишь раздражают.
Тот глядит на него каким-то странным, загнанным взглядом, и вновь бормочет, некоординированно тянет руки. Движения его смешны и нелепы, и вызывают в Анжольрасе лишь волну стойкого отвращения, и только диковатый взгляд цепляет что-то в сердце.
Если бы ему показали отражение его собственных глаз в осколке мутного зеркальца, когда он думает о будущем Франции, он бы узнал этот взгляд.
Но Анжольрас не любит глядеть в зеркала, он предпочитает глядеть в будущее.
Поэтому он ничего не понимает и лишь морщится:
- Ты пьян больше обычного, иди проспись, не позорь нас.

@темы: фики

---

Фестовые фанфики :)

[Ниротэн]

Три фанфега, все три - без названия. Шапка сразу на все три:
Автор: Ниротэн
Пейринг: Грантер/Анжольрас
Рейтинг: PG-13
Категория: лёгонький слэш

Заявка 1.02. Грантер. Чистить Анжольрасу сапоги.

- Грантер! Хочешь оказать мне услугу?
- Какую угодно! Могу даже почистить тебе сапоги.

В такой ярости Анжольраса ещё не видел никто. Он всегда пылал гневом, когда говорил о тиранах, о монархии, об угнетателях – но никогда гнев такой силы не обрушивался на его товарищей. Казалось, перед ними уже не Аполлон – Зевс со всеми своими громами и молниями. И все эти громы, и все эти молнии обрушивались на одного человека.
С одного раза можно было угадать, кто это. Взлохмаченный, небритый, бессмысленно улыбающийся Грантер висел между Курфейраком и Комбефером – без их поддержки он на ногах не держался – и заплетающимся языком бормотал:
- Ну что… Ну что ты, Анжльрс… Я не… Я же хроший…
В притоне, где они, наконец, отыскали Грантера после нескольких часов беготни по всему Парижу, витал отвратительный сладковатый запах курева, которое тут продавали. На курево Анжольрасу было плевать – пусть Грантер травит себя, чем хочет – дело в том, что курево заворачивали в его листовки. В листовки, отпечатанные в подпольной типографии – дело, стоившее огромного риска! В листовки, полные яростных призваний подняться против тиранов, объединиться против общего врага, бороться ради светлого будущего! И этот мерзавец вместе со своими отвратительными порочными дружками – которые предпочли очистить помещение, когда туда ворвался пылающий гневом Анжольрас во главе небольшого отряда друзей азбуки – скурили эти драгоценные листовки!
- Ты отвратителен! – гремел побледневший от гнева, и оттого ещё более прекрасный Анжольрас. – Тебе нет дела до революции, ты ни во что не веришь – так какого чёрта ты делаешь здесь? Наши товарищи рисковали жизнью, когда печатали эти воззвания, ты понимаешь это? Тебе плевать на чужие жизни! Ты циник, пьяница и наркоман, и я не желаю больше тебя видеть в нашем кругу.
При этих словах Грантер вскинулся и попробовал посмотрел в огненные глаза Анжольраса – но в глазах у него двоилось, и он обратился к ближайшему столику:
- Не, не пргняй меня… Я не буду больше, я пригжусь на чт-нить…
Анжольрас с отвращением поглядел на него и вышел, хлопнув дверью.
- Пошли, наркоман, - со смехом сказал Курфейрак, и они с Комбефером поволокли Грантера к выходу. Грантер послушно волокся и даже пробовал перебирать ногами. На улице он повис на шее у Курфейрака и горько зарыдал, жалуясь на жестокого Анжольраса, суровую жизнь и отсутствие нормальной бумаги для самокруток.
***
Анжольрас вернулся домой – точнее, в ту комнатушку, которую он называл своим домом. Он редко брал деньги у своих богатых родителей – разве что тогда, когда они нужны были на дело революции. Для себя он не хотел ничего. Единственная привычка богатого человека, которая у него сохранилась – выставлять сапоги за дверь, чтоб их почистил мальчишка – сын владелицы меблированных комнат.
Он зажёг свечу и сел за стол, положил перед собой лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу и задумался. «Я не надеюсь, - написал он, - что кто-нибудь поймёт меня до конца; Бог видит – слишком самоуверенно с моей стороны было бы…» - в это время его отвлекла какая-то возня за дверью. Он замер и прислушался. Капля чернил упала с кончика пера на бумагу, но Анжольрас этого даже не заметил – за дверью у него явно кто-то возился.
«Ищейки» - вот какой была его первая мысль.
Оружия у него в комнате не было. Он взял со стола тяжёлый подсвечник, подкрался к двери и резко распахнул её, готовый двинуть подсвечником любого, кто окажется за ней.
За дверью оказался Грантер, который сидел прямо на полу, и ошеломлённый Анжольрас уставился на него во все глаза. Он-то ожидал ищейку. Хотя идея двинуть подсвечником Грантера вместо ищейки казалась привлекательной.
Кажется, за те несколько часов, что прошли с их последней встречи, дурман из грантеровой головы успел выветриться – по крайней мере, теперь он был способен фокусировать взгляд и смотрел прямо на Анжольраса. В руках у него была сапожная щётка.
- Ты что тут делаешь? – резко спросил Анжольрас, со всех сторон рассмотрев идею с применением подсвечника и отложив её на время в сторону.
Грантер, вид у которого был совершенно несчастный, помахал щёткой:
- Я чищу тебе сапоги, - сказал он.
- Что??
- На что-то я всё-таки гожусь, - объяснил Грантер. – Хорошо почищу, вот увидишь.
Анжольрас опять уставился на него, пытаясь понять, серьёзно это было сказано или нет. С Грантером никогда нельзя было сказать наверняка.
- Это что, твоя манера просить прощения?
Грантер пожал плечами, глядя на него снизу вверх.
- У тебя совсем нет гордости!
- Ты прав, нет. Я её пропил.
- Ты думаешь, меня порадует твоё унижение?
- Унижение, - философски сказал Грантер, - является таковым лишь тогда, если сам субъект чувствует себя униженным. А я не чувствую. Во-первых, у меня нет гордости, а во-вторых, чистить тебе сапоги – это честь. Не беспокойся, мой Аполлон, у тебя будут самые начищенные сапоги во всём Париже!
Он потянулся щёткой к сапогам. Анжольрас наклонился, схватил свободной рукой – во второй всё ещё был подсвечник – его за плечо и тряхнул:
- Прекрати это! Честное слово, я сейчас тебя просто ударю! Встань с пола! Встань, я тебе говорю, Грантер!
Частично по своей воле, частично потому, что Анжольрас изо всех сил тянул его вверх, Грантер поднялся на ноги. Анжольрас хотел было приказать ему убираться прочь – но не смог. В его глазах он увидел столько тоски, столько отчаяния, столько – ещё какого-то чувства, которое нельзя было толком опознать, особенно, когда оно касалось Грантера – что язык не повернулся на него рявкнуть. Вместо этого Анжольрас сказал гораздо мягче, чем собирался:
- Брось щётку, прекрати паясничать и заходи. Я тебе постелю на полу, проспишься.
Взгляд, полный тоски, исчез. Грантер весь засветился, как будто в нём вдруг зажгли лампу, и спросил:
- Я прощён? Ты не злишься, Аполлон?
- Я злюсь, - сказал Анжольрас, втолкнул его в комнату, закрыл дверь и поставил, наконец, подсвечник на стол. – Но злость нерациональна, особенно когда дело касается тебя.
Он стащил на пол со своей кровати один из двух тюфяков и отдал Грантеру свой редингот, чтоб ему было, чем укрыться. Грантер послушно улёгся на тюфяк, заключил редингот в объятья и с блаженной улыбкой закрыл глаза.
Анжольрас опять сел за стол и взялся за перо. Что он там хотел написать? Он уже забыл. Вместо этого он вывел: «Есть люди, которым нужна поддержка для того, чтобы стать личностями. Есть люди, которые не могут держаться сами – им нужна твёрдая опора для того, чтобы не упасть. Я чувствую в себе достаточно силы для того, чтобы быть этой опорой, и думаю, что в этом заключается мой долг – один из. Пусть я буду проклят, если отвернусь от него: как я смогу тогда помогать всем людям, если не смог помочь одному-единственному человеку, отчаянно нуждавшемуся в моей помощи?»
Светало; прозрачные, прохладные рассветные лучи освещали маленькую комнатушку, где на полу спал лохматый, небритый Грантер, а за столом, опустив белокурую голову на руки – красавец Анжольрас, и обоим снился прекрасный новый мир.


Заявка 1.05. Неизвестные враги обманом заставили Анжольраса выпить алкоголь. Оказалось, что нетрезвый Анжольрас становится совсем другим человеком.

Дверь кафе Музен драматично распахнулась, и на пороге возник Анжольрас. Пока он стоял в дверном проёме, разговоры один за другим потухали; все оборачивались посмотреть на вновь прибывшего и застывали от удивления. Было чему удивляться: выглядел он далеко не как обычно. Волосы встрёпаны, рубашка расстёгнута чуть ли не до середины, галстук свисал из кармана пиджака.
- Анжольрас? – недоверчиво спросил Курфейрак, словно сомневаясь, действительно ли перед ними их безупречный лидер.
- Друзья! – воскликнул Анжольрас и споткнулся о порог. Курфейрак, сидевший ближе всех, поспешил подхватить его и усадить.
- Спасибо, Курфюрст, - сказал Анжольрас и засмеялся. – Дурное у тебя имя – Курфюрст. Монархическое имя! – грозно заявил он. – Смени его на «Гражданин», и я тебя полюблю.
Друзья азбуки собрались вокруг столика, за который усадили Анжольраса, изумлённо переглядываясь и переговариваясь. Анжольрас, этот трезвенник, этот первосвященник, этот жрец идеала определённо был пьян, как Грантер какой-нибудь!
Грантер, кстати, сидел тут же и был удивлён едва ли не больше всех.
- Вы хотите, чтоб я говорил? – спросил Анжольрас, заметив повышенное внимание к своей особе. – Я скажу, друзья мои! Свобода! Равенство! Любовь!
- Братство вроде бы, - поправил Грантер.
- Молчи, Эр прописное! – торжественно воскликнул Анжольрас. Торжественность немного подпортил тот факт, что он едва не свалился со стула. – Что ты знаешь? Я говорю: свободная и равная любовь для каждого – лозунг моей революции!
- Кто тебя напоил? – озабоченно спросил Комбефер. Он подозревал, что это происки врагов революции. Очень хороший метод – дискредитировать вождя в глазах сторонников. Не то, чтобы в их глазах Анжольрас мог бы себя дискредитировать таким образом – они все его отлично знали и любили – но враги-то могут об этом не знать!
- Никто. Я пил… морс и чай, и ещё сок какой-то… тоже пил, и всё сам, - жизнерадостно заключил Анжольрас и принялся раскачиваться на стуле, явно рискуя свалиться. Грантер подошёл поближе, чтоб его подстраховывать.
- Его надо отвезти домой и присмотреть, чтоб он ничего не натворил, - сказал Комбефер, хмурясь. Он догадывался, кто мог проделать такое – их противники, кружок «друзей математики». – Я могу…
- Нет, давайте я, - перебил его Грантер. – Я близко живу, отвезу его к себе, а завтра верну в целости.
- Я тебе не доверяю…
- Почему? Я сегодня трезвый. И ты же знаешь, что его жизнь и честь мне дороже своих собственных.
Комбефер сдался, и Грантер принялся уговаривать Анжольраса пойти с ним. Анжольрас никуда идти не хотел.
- Я тут со своими друзьями, - говорил он. – Никуда не пойду.
Наконец, его уговорили выйти, сказав, что на улице его ждут другие друзья, новые.
Грантер прислонил его к стенке и оставил под охраной Курфейрака и Комбефера, а сам пошёл искать фиакр. Но Анжольрас был не в том настроении, чтоб стоять спокойно.
- Вы республиканец, мсье? – обратился он к толстому господину, который выгуливал на поводке маленькую лохматую болонку. Господин пробормотал что-то явно нелестное и поспешил пройти мимо.
– Я вызову вас на дуэль! – набросился на него Анжольрас и сделал попытку напасть на господина – попытку пресекли его друзья, схватив его с двух сторон. – Я убью вашу собачонку!
- Полиция! – завизжал господин, подхватил болонку подмышку и помчался вниз по улице. Анжольрас хохотал ему вслед.
Комбефер и Курфейрак уже рады были, что никто из них не взялся возиться с пьяным Анжольрасом – кажется, алкоголь будил в их лидере совершенно другого человека. Этот другой был склонен насаждать республику насильственным путём в каждого встречного.
Наконец, Грантер привёл фиакр, но Анжольрас отказался так сразу садиться.
- Это республиканский фиакр или империалистическая колесница? – подозрительно осведомился он. – А ну-ка, скажи «да здравствует Франция!» - обратился он к извозчику.
- Мсье подгуляли, - снисходительно сказал извозчик.
- Allons, enfants de la patrie! – запел Анжольрас во весь голос.
Всё-таки он сел, Грантер попрощался с друзьями, сказал извозчику свой адрес и тоже залез внутрь фиакра.
Как только они поехали, Анжольрас сказал своим обычным трезвым голосом:
- Мы наедине?
Грантер вздрогнул – ему показалось, что голос был абсолютно трезвым.
- Д-да…
- Это хорошо, - сказал Анжольрас, после чего обхватил Грантера за шею и поцеловал.
Грантер никогда даже не мечтал о том, чтобы целоваться с Анжольрасом – ни один человек в здравом уме не станет мечтать о поцелуях с таким недосягаемым идеалом. Он им любовался, восхищался им, любил его и обожал, но никогда даже не думал о том, чтобы поцеловать его или хотя бы обнять. В первую секунду он был ошарашен настолько, что даже не знал, что делать. Потом он оттолкнул Анжольраса:
- Что ты делаешь?
- Что хочу, - заявил Анжольрас. – После переворота все будут делать, что хотят. Свободная и равная любовь, ты понял?
Он положил одну руку на затылок Грантера, второй обнял его за шею и опять поцеловал. Целоваться он не умел вообще, но всё равно, это были прекрасные поцелуи. Грантер осмелел и тоже обнял Анжольраса, решив – будь, что будет. В экипаже было душно и тесно, они сталкивались руками, стукались локтями о стенки экипажа – и всё это делало поцелуи ещё более прекрасными. Ни с кем в жизни Грантеру не было так приятно целоваться.
- Ого, - сказал Анжольрас хриплым голосом, положив руку на такое место, что Грантер чуть не умер. – А ты и правда гранд эр!
- Вот этого вообще не надо, - прошептал Грантер и убрал его руку. Как раз вовремя, потому, что они приехали.
Грантер расплатился с извозчиком и повёл Анжольраса в свою квартиру.
У него в голове бродили какие-то смутные мысли – например, что ему перепадёт ещё один поцелуй, или парочка, - но Анжольрас заснул сразу же, как только лёг на диван, а лёг он на него сразу, как вошёл, так что никаких шансов у Грантера не оставалось. Он стащил с него сапоги и грустно пошёл спать.
Утром, когда Анжольрас проснулся, Грантер принёс ему кофе и ни словом не обмолвился о вчерашнем. Анжольрас сам начал вспоминать. Похмелья у него не было – счастливая особенность людей, которые не имеют обыкновения напиваться – и провалов в памяти, очевидно, тоже. Он вспомнил, что был пьян, ужасно расстроился и стал спрашивать у Грантера, что он, Анжольрас успел натворить, и было ли в этом что-то неприличное и порочащее революцию.
- Ничего, всё в порядке, - отнекивался Грантер.
- Я помню, что я пел!
- Но ты пел марсельезу!
- Это хорошо, - успокоился Анжольрас. – Я помню, мы с тобой ехали в фиакре, и я… - тут он остановился и неуверенным жестом потёр лоб.
- Ты спал, - с тяжёлым сердцем сказал Грантер. – Всю дорогу.
- Это правда? Будь честен, - потребовал Анжольрас, глядя ему в глаза, - как революционер с революционером.
И под взглядом этих прекрасных глаз Грантер не дрогнул.
- Спал всю дорогу.
- Очень хорошо, - Анжольрас расслабился и улыбнулся. Грантер тяжело вздохнул и тоже попробовал улыбнуться, но эта жалкая попытка провалилась.
- Но знаешь, - задумчиво продолжил Анжольрас, - мне точно снилось что-то очень, очень хорошее. Наверное, революция.

Заявка 1.20. Les Misérables 2012. E/R Грантэр на спор должен поцеловать Анжольраса.


- Грантер, вы неудачник, - заявил Баорель, побивая козырным тузом козырного короля. – Вы опять проиграли. И в этот раз я потребую… - он перегнулся через стол и зашептал Грантеру на ухо. Курфейрак и Прувер, которые сидели рядом и сочиняли венок сонетов в честь Революции, тоже навострили уши, но ничего не услышали.
Похоже, Баорель ухитрился предложить что-то действительно необычное. Грантер очевидно смутился, даже немного покраснел – хотя вообще-то, смутить его было очень трудно. Обычно это он всех смущал.
- Нет, слушай, этого я сделать не могу.
- Карточный долг, Грантер, - сказал Баорель, очевидно рисуясь, - дело святое. Почти такое же святое, как революция. Хотите, я ославлю вас на весь Париж как человека, который не платит карточных долгов?
- Он прав, Грантер, - добавил Курфейрак. – Раз уж играешь в карты, плати долг. А что ты должен сделать?
- Увидите, - самодовольно сказал Баорель и развернулся на стуле так, чтоб видеть Анжольраса. Анжольрас сидел вдали от всех и, судя по выражению лица, думал о республике.
Курфейрак и Прувер отложили свои сонеты и заинтересованно посмотрели в ту же сторону. Баорель ухмыльнулся и сделал приглашающий жест.
- Ну вас к чёрту! – сказал Грантер, явно не на шутку смущённый и раздражённый. – Это совсем не по-товарищески.
Он всё-таки поднялся с места и неуверенно направился к Анжольрасу. Грантер, во всех остальных ситуациях уверенный в себе и почти такой же самодовольный, как Баорель, делался на удивление робким, когда дело касалось Анжольраса.
Он сел рядом с ним и какое-то время молчал, думая, что б сказать. Потом, наконец, добавил в голос воодушевления и выговорил:
- Анжольрас! Ты знаешь, как я люблю республику. Ты для меня – воплощение республики. Можно я… - Анжольрас посмотрел на него. Грантер потерял те остатки самообладания, которые у него были, и пробормотал: - во её имя запечу… запечатаю… запечатлею братское лобзание?
- Ты опять пьян, Грантер, - холодно констатировал Анжольрас.
- Нет, честное слово! Хочешь, дыхну?
Он с готовностью потянулся, чтоб дыхнуть – наблюдатели застыли в радостном предвкушении – но Анжольрас пресёк эти поползновения резким «не вздумай!».
- Ладно, - сказал Грантер, - я тебе честно скажу: я играл в карты и проиграл. И теперь я должен… это не моя идея, а Баореля! Так вот, я должен теперь тебя… - он не мог выговорить этого слова по отношению к Анжольрасу. Поцеловать Анжольраса! В самых дерзких мечтах он едва ли осмеливался заходить так далеко!
- Ну, что? – нетерпеливо осведомился Анжольрас, который как раз воодушевлённо думал о том, как должен будет выглядеть новый, лучший мир после того, как всех тиранов сбросят с пъедесталов.
- Тебя поцеловать, - выговорил Грантер еле слышно, чувствуя, что уши у него пылают. Хорошо хоть ушей никто не видел – они были под волосами. Правда, в этой ситуации он боялся, что пылающие уши смогут волосы подпалить.
- Это всё?
- Ну… да.
Анжольрас вздохнул. В этот момент на его лице отразилось всё, что он думал о несовершенстве мира.
- Ты точно сегодня не пьяный?
- Ни капли…
Анжольрас положил руку ему на шею, нагнул к себе и на секунду прижался губами к его губам. Потом отпустил и сказал:
- Теперь уйди, не мешай мне размышлять.
Теперь у Грантера пылало всё лицо. Он еле нашёл в себе силы подняться и вернуться за свой столик, где Баорель клокотал от смеха, как кипящая кастрюля, а Курфейрак и Прувер хохотали так, что им пришлось опереться друг на друга, чтоб не упасть.
«Я никогда больше не буду играть в карты» - пообещал себе Грантер.
«Или наоборот, я теперь гораздо больше буду играть в карты» - сказал он в самой-самой глубине души.

@темы: фики

---

Исполнение с Les Mis fest

[Blueberry Junkie]

Название: Прощение
Автор: жан круассан
Размер: драббл, ~750 слов
Фандом: Les Miserables
Пейринг: Valvert
Категория: джен
Рейтинг: G
Примечание:  Les Mis fest, 1.14. Жавер не утопился, и даже продолжает служить. Но с головой и душевным покоем у него хуже и хуже; алкоголь/лауданум/депрессия/срывы/любая прочая фигня в любых пропорциях и сочетаниях.

Каждое утро приносит Жаверу всего лишь еще одну боль. Он ненавидит свою жизнь, ненавидит вставать в шесть часов, ненавидит привычный распорядок, ненавидит свое скромное жилище, ненавидит все, что его окружает. Даже свою работу, которая приносила ему столько удовольствия и была единственным смыслом его жизни, Жавер теперь ненавидит.

В участке все чаще поговаривают, что инспектор сдает. Нет, пойманных преступников не становится меньше, наоборот - Жавер с каким-то остервенелым рвением относится к своим служебным обязанностям и, кажется, скоро начнет кидать людей в тюрьму не за преступления, а лишь за намерения их совершить. Но он внимательно всматривается в каждое лицо, словно ища кого-то. Однажды он видит седого попрошайку и, подозревая того в участии в заговоре, едва не убивает старика, пытаясь выбить из него информацию. Поговаривают, что Жаверу пора на отдых.

Иногда ему кажется, что он вполне мог бы спиться. Или сделать еще что-нибудь со своим телом, то, что убьет его и положит конец той тьме, что плотно засела внутри него, пожирая его душу. Но привычка берет свое - хоть он и является одним из худших грешников на земле, каждое утро он отправляется вершить правосудие, пытаясь искупить свой тяжелый грех.

Отличается ли он хоть чем-нибудь от тех преступников, что встречаются на его пути? Вряд ли. Он и сам преступник - ведь он не исполнил свой долг тогда, когда Вальжан был обезоружен и безопасен, не в силах бросить мальчишку, такого же преступника, как и он сам. Жавер не мог простить себя за это. Закон предписывал ему точные инструкции, и не последовать им мог только глупец или грешник. Глупцом Жавер не был. Он ненавидит себя за эту слабость, за этот нелепый миг, в который ему показалось, что в мире может существовать еще какое-то добро кроме закона.

Ту ночь, когда он, едва не бросившись в реку от осознания собственного падения, удерживается на парапете, он вспоминает каждый день. Один лишь Бог знает, что его тогда удержало. Теперь же все, что ему остается - это продолжать свое дело, пытаться искупить преступление и заслужить прощение. Жавер становится набожным - в выходной он отправляется в церковь, где, преклоня колени, часами стоит на холодном каменном полу. Он застывает в бесконечном безмолвном монологе, опустив голову, и старенький священник уже даже не подходит к нему - он не в силах помочь.

Однажды, когда инспектор привычным шагом заходит в пустующую церковь и направляется к своему месту, он слышит хрип. Он резко оборачивается и обмирает: на холодной лавке позади него он видит Вальжана. Сначала ему кажется, что это сон, или что он сошел с ума, но Вальжан поднимает голову и, щурясь смотрит на него.

- Жавер, - тяжело выдыхает он, и его губы искривляются в усталой улыбке. - Мой старый друг, какая ирония встретить тебя сейчас.

Жавер подходит к нему и застывает на месте, не понимая, что же ему теперь делать, и все еще не веря в реальность происходящего.

- Ты все же настиг меня, - Вальжан вдруг берет его за руку, и от этого прикосновения Жавера словно бьет током. Он почему-то не может отдернуть руку. - Но, друг мой, ты снова не ко времени. Уже скоро я умру. Но ты все еще можешь успеть отвести меня в участок. Теперь у меня уж нет больше земных дел.
- Скажи, почему ты, - Жавер все же находит в себе силы убрать руку. - Спустя столько лет имеешь наглость называть меня другом?
- Перед лицом смерти, - усмехается Вальжан. - У меня уже нет врагов. Есть лишь друзья, и ты, пожалуй, мой самый добрый друг. Столько времени прошло, но на моем смертном одре ты вновь рядом со мной.

Жавер не выдерживает. Он глухо валится на колени, со стоном закрывая голову руками. Вальжан из последних сил подается вперед и обнимает его, сползая со скамьи на пол и садясь рядом с ним.

Будто волной из Жавера вымывает весь кошмар последних лет. Он не понимает, как один-единственный взгляд этого человека может так повлиять на него, но чувствует невероятное облегчение, которого ему не приносила ни одна исповедь. Слезы катятся по его щекам сами собой, а пустота, которая терзала его все это время, заполняется какой-то невероятной легкостью и теплом. Человек, которого он преследовал столь долгое время, относится к нему с таким теплом и участием, он называет его своим другом, и даже сейчас, на смертном одре, он готов последовать за ним, он готов сделать это для того, чтобы Жавер мог искупить свою вину.

Жавер чувствует себя прощенным.

Когда он наконец решается встать, он обнаруживает, что Вальжан мертв. Жавер поднимает его тело на скамью и накрывает своим форменным пальто. Благословляя своего единственного друга, Жавер склоняет голову в знак почтения и произносит короткую молитву. Теперь они оба наконец обрели покой - опасный каторжник, который скрывался много лет и его надзиратель, преследовавший его.

И нет на свете ничего, кроме счастья прощать.

@темы: фики

---

[сурикат бонапарт]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Romyel]

Правила поведения в доме 50\52, что по Госпитальному Бульвару
(записано со слов главной жилицы мадам Бюргон дословно)

1. Значится так. Каждый имеет право, предварительно оплатив проживание вперёд, творить в своей комнате, что захочет. Но ежели он захочет творить там совершенное непотребство, то пусть табличку повесит, что непотребство мол творится, дабы каждый, имеющий желание в замочную скважину подглядеть, имел гарантию, что именно непотребство в ней увидит. А так же желательно указать, какого именно рода непотребство творится, а то вдруг оно и не надо никому, и прошел бы человек мимо, а тут нет, посмотрит да и недоволен останется, а мне выслушивать.

2. Ежели кто, увидев табличку, что непотребство творится, поглядит, да крик подымет, что мол непотребство творится, так тому я выскажу в словах непотребных, что он сам виноват. Коль не хочешь непотребства видеть, так и не смотри туда, где табличка повешена.

3. Коли кто непотребство творит, а табличку не повесил, а остальные жильцы хай подняли - так я ж и выселить могу без возврата оплаченного. Творишь непотребство - так сообщи, чтоб людей не разочаровывать в заблуждения не вводить, что я, зря что ли эти грешные таблички всем жильцам выдаю? Сама, про между прочим, писала, и хошь каллиграфии не обучена, а понятно должно быть человеку грамотному. Что? Не грамотный? А как же ты, мил человек, объявление на двери "сдаются комнаты внаем задешево" углядел да прочитал?! Вот и неча мне тут "Нотр" по памяти пересказывать!!!

4. Если кто решит от доброты душевной картинку какую в общем коридоре повесить, так напиши, чья картинка и откель ты её приволок, а коли не помнишь али не знаешь - так укажи: картинка, дескать, не моя, нашел на дороге, но так хороша, что решил жилище ею украсить. Мне с полицией лишние терки не надобны.

5. Ежели кто стишки какие, али изречению филесовскою на стене коридора напишет - то то к добру, ибо как говорил этот ваш красавчик белокурый - просвещение, оно для народа. Но ежели написавший критику в свой адрес поимеет, так то без претензий, ибо свобода слова. Однако же, высказывания типа "ерунда полная" и т.п. критикой не считаются.
5.1 Ежели я что ерундой сочту, так мигом, тряпкой вооружившись, со стены смою, а коли висит и не смывается - значит просвещение. А ежели критика, то будь добр пояснить, что не так и ни туда, дабы автор намалеванного ошибку осознал и в будущем исправился.
5.2 А ежели автор критики не желает, а на стене намалевать охота, так пусть так и обозначит - мое, дескать, видение, критики не приемлю. ИМХО по латыни ежели. (да, мы учёныя, а вы что думали?)

@темы: сообщество, разное

---

[Alessandriata]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Lazurit]

Возможно кому-то пригодится, научный труд о структуре полиции периода Отверженных
Police Stories: Building the French State, 1815-1851 - Джон Мерриман (преподает историю в Оксфорде), инглиш.

@темы: матчасть

---

сборный пост по ценам и деньгам

[Romyel]

Пришла весна пора заняться жизнью сообщества...
В тредиках поднимался вопрос о ценах в интересующее нас время. выяснилось, что вино стоило около 14 су. Предлагается в этом посте собирать конкретные упоминания о тех или иных ценах на что нибудь.
Рассуждения на тему стоимости так же приветствуются.

Ну, и для начала:
1 франк=20 су.
ливр=франк.

@темы: матчасть

---

[сурикат бонапарт]

Название: Тридцать третий год
Автор: сурикат бонапарт
Бета: жавер отверг гетер
Персонажи: Грантер, Анжольрас, прочие
Жанр: драма
Тип: джен
Рейтинг: PG-13
Размер: 451 слово, 2936 знаков
Саммари: они захватывают власть. На заявку с феста:
Друзья азбуки. АУ, в котором революция состоялась и они остались живы. Через несколько лет бывшие студенты в высших кругах власти. Как изменились их характер и мировоззрение? Как они к этому относятся? NH!
Предупреждения: everybody dies, параллели с якобинцами
Примечания: цитаты в тексте:
«Революция пожирает собственных детей» - жирондисты-депутаты Конвента перед казнью
«В наши расчеты и не входило преимущество долгой жизни» - Максимилиан Робеспьер
«Я не узнаю их. На баррикадах они были выше» - Станислав Ежи Лец

У них получается.
Неизвестно, как, но у них получается, и мальчишки с последней баррикады, мальчишки из кафе "Музен" приходят к власти, и тридцать третий год становится девяносто третьим.

Всё шло хорошо — в самом начале. Прувер писал оды, воспевая дух борьбы и гражданские идеалы, Мариус в тайне от Анжольраса всё же женился, Монпарнас изобретал дьявольски хитрые схемы отъёма денег у богатых и присвоения их себе, Грантер написал портрет Революции-Марианны — вернее сказать, Революции-Эпонины.
Мсье и мадам Тенардье были гильотинированы за мародёрство. Это был первый смертный приговор, который Анжольрасу пришлось подписать, и теперь, вспоминая те дни, Грантер слишком хорошо понимает — это был Рубикон.
Зверь почувствовал запах крови.

Колесо революции катится всё быстрее, разрушая, оставляя после себя руины. Нет, есть и хорошее — новые законы о рабочих, земельные реформы, Анжольрас перестраивает армию, и полковник Гаврош двенадцати лет от роду командует солдатами вдвое выше его. Прувер пишет оду и о нём тоже, рассказывая всей Франции, как отважный маленький портняжка победил великана, и гамены верят — это по силам каждому.
Анжольрас разъезжает по стране, произнося речи, и на юге страны на него совершают покушение.
Неудавшийся убийца — из "новой жиронды", и Грантер чувствует, как кишки у него сворачиваются узлом.
Лидер "новой жиронды" — Жоли.

Гильотины не справляются, — пишут Грантеру в очередном докладе, и Грантер рвёт тонкую бумагу и бросает обрывки в растопленный камин. Голова у него кружится. Мариус собирается бежать за пролив, и Грантер почти хочет, чтобы у Понмерси получилось предать революцию.
Революция пожирает своих детей.

Анжольрас выглядит старше своих лет. Он трудится неустанно, и Грантер часто заходит в его кабинет ночью, чтобы погасить свет и перенести своего вождя из-за стола на кушетку. Но Анжольрас всё равно встаёт с рассветом, и Грантер пишет его портрет — Аполлон в роли клерка.
Анжольрас казался выше, когда стоял на баррикадах с флагом в руках.

Всё катится к чёртовой матери. Восстания в Париже подавляет картечью полковник Гаврош Тенардье, и ему дают чин генерала. Кажется, тот корсиканец был старше, когда провернул подобный фокус, но в этом всём уже слишком много страшных параллелей.
Он не хочет думать о будущем.

В эту ночь он выходит из кабинета Анжольраса, удостоверившись, что тот спит чутким беспокойным сном, и встречает в бесконечных коридорах Комбефера. Тот смотрит в окно, даже не вздрагивая, когда ветки деревьев хлещут по стеклам.
— Чего ты ждёшь? — спрашивает Грантер, подходя к нему, и Комбефер оборачивается не сразу.
— Термидора, — тихо говорит он, и Грантер невольно отступает назад на полшага.

Они идут на гильотину вместе, и Грантер держит Анжольраса за руку. Они молчат — всё уже сказано.
В их расчёты и не входило преимущество долгой жизни. Но всё же, закрыв глаза и ожидая сигнала, Грантер вспоминает о баррикадах, и сердце его наполняется пьяной радостью.
У них всё-таки получилось.

@темы: фики

---

[Dasha KO]

Время для недельного апдейта!
Напомню, что в сообществе рисунки будут выкладываться еженедельно, а на странице ТУМБЛЕРА вы можете следить за артом по мере рисования.


UPD. Поднимаю пост ради небольшого апдейта, дабы не откладывать артину до следующей недели.
Баис,

Dasha KO, а вы случайно не рисовали эпизод, где Жавер предлагает свою шляпу?)

Теперь нарисовала

С чего бы начать?
Начну с простых не сюжетных рисунков.


Скетчи


И по сюжетам:
Жан Вальжан на пути к свободе. И они встречаются снова.





Серия скетчей "Орион в порту"




В Париже. Жавер на охоте.


Тупик или спасение?

запись создана: 30.03.2013 в 00:16

@темы: графика, рисунки

---

[stummenpack]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[stummenpack]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Приключения Жана Вальжана

[Михаил Иосифович Жопогнуев]

Продолжаем постВТФ-выкладку)

Название: Операция "Ы" и другие приключения Жана Вальжана
Автор: Nicademus
Форма: клип
Пейринг/Персонажи: все
Категория: джен, гет
Жанр: юмор, ангст
Рейтинг: G - PG-13
Исходники: фильм "Les Miserables" 2012 года, фильм "Операция "Ы" и другие приключения Шурика"

| скачать | зеркало |

@темы: юмор, фанвидео, фильм-мюзикл 2012