a blue guitar, a set of stars, or those exactly who they are
Название: In all my dreams I drown
Автор: Simara
Переводчик: Verit
Бета: Elli Cler, svora
Фандом: Les Misérables (по книге)
Персонажи: Жавер, Жан Вальжан, Козетта
Рейтинг: PG
Размер: ~6000 слов.
Саммари: Очередной фик о том, как Вальжан спас Жавера.
Оригинал: In all my dreams I drown
Разрешение: получено.
Примечание переводчика: Фик переведен для WTF Combat. Огромное спасибо julia.pendleton за помощь c немецким. )
– Она скоро выходит замуж, – произнес он. Жавер при всем желании не мог отгадать, к нему ли были обращены эти слова. Еще меньше он был уверен в том, что будет уместно сказать в ответ. "Мои соболезнования"?Ему жгло глаза.
Жгло легкие.
Его окутывала серая, расплывчатая мгла.
До того, как он успел осмыслить происходящее, его уже согнуло в приступе кашля – тело реагировало быстрее разума.
Вода. Слишком много воды.
Она вырывалась из его легких вместе с кашлем, и его чуть не разрывало на части.
Но память начала возвращаться. Как и понимание. Теперь он корчился не только из-за реакции своего тела, но и стараясь вырваться из рук, что только что тянули его обратно к жизни, а теперь так назойливо дергали за одежду. Пока кашель утихал – легкие, казалось, горели огнем, – те же руки переворачивали его обратно на спину.
В глазах у Жавера почти прояснилось, но он все равно не мог узнать склонившегося над ним человека.
– Жавер, вы не должны были этого делать. – В голосе послышались удивление, усталость и облегчение. – Я уже было думал, что опоздал.
Он узнал этот голос сразу, словно его разум только и ждал знака, чтобы смутные черты лица над ним обрели свои формы.
Лицо Вальжана занавешивали мокрые белые пряди.
– Вы должны были дать мне умереть, – выдавил Жавер, не сомневаясь, что теперь, когда его так жестоко вернули на землю, он не сможет повторить свою отчаянную попытку. Но Вальжан проигнорировал его слова – может, даже и не слышал их.
– Вы можете встать? – вместо ответа спросил он.
– Если вы будете так добры с меня слезть.
Вальжан вскочил так быстро, насколько позволял ему возраст, и помог Жаверу подняться на ноги. Это оказалось сложнее, чем он думал, – но после того, как ноги Жавера подкосились во второй раз и Вальжану пришлось поддерживать почти весь его вес, тот наконец смог сделать шаг вперед.
– Я пойду домой один, Вальжан. Отпустите меня.
– Я не могу отпустить вас теперь! Вы одной ногой в могиле! – Вальжан был действительно напуган. – Пока вы доберетесь до дома... если вы не планируете очередную глупость и действительно собираетесь именно туда... вы подхватите пневмонию, – и он решительно объявил: – Я возьму вас к себе.
– Я вам не бродячая собака, Вальжан, вы не можете…
– Вы пойдете со мной, хотите того или нет.
Сухие вещи, которые одолжил ему Вальжан, сидели не особенно хорошо. Рубашка была велика, брюки – коротки.
Вальжан помог ему переодеться – странно было принимать помощь от бывшего каторжника, но пальцы Жавера так онемели, что сам он едва ли мог расстегнуть хоть одну пуговицу. Теперь Жавер сидел в кресле у камина, завернувшись в одеяло.
Только сейчас, когда его подопечный – весьма недовольный этим статусом – был в тепле и сухости, Вальжан позволил себе заняться чем-то другим. Жавер безо всякого стеснения неотрывно наблюдал за ним, будто желая отомстить за унижение. Вальжану это, однако, нисколько не мешало.
Впервые после того, как Жавер оказался в воде, у него нашлось время привести в порядок свои мысли и чувства. Строй его мыслей не претерпел особых изменений – не считая того, что теперь он никогда больше не станет недооценивать предательскую агонию тонущего тела.
Вальжан принес ему чаю, и Жавер безропотно проглотил это пойло – потому только, что оно было теплым. На вопросы Вальжана он не отвечал. Он был слишком занят собственными мыслями, чтобы ему хватило терпения еще и обсуждать свои поступки. Кроме того, не стоило поощрять Вальжана в его стремлении помогать всем без разбору.
Жавер допил чай и даже позволил налить себе вторую чашку – чтобы отказаться, пришлось бы заговорить с Вальжаном. А тот терпеливо ждал, пока упрямство Жавера истощится, время от времени продолжая обращаться к нему, но не требуя ответа. Жавер едва замечал его. Он сидел в оцепенении. Разбитый. Мертвый.
– Жавер? – Легкое прикосновение к плечу. – Я пойму, если вы не хотите со мной разговаривать, но мне за вас беспокойно.
– У вас нет причин беспокоиться, Вальжан.
Казалось, он не говорил целую вечность.
– Я могу что-либо для вас сделать?
– Отпустите меня.
Вальжан поглядел на него с тревогой.
– Вы сможете сами встать?
– Не смешите меня, я ведь не ранен. – Жавер поднялся с кресла, и тут же его ноги – а затем и руки – отозвались болью. Как долго он боролся с течением, прежде чем потерять сознание? Слишком долго, подумал он. Однако он стоял, и стоял уверенно – подтверждая истинность своих слов.
– Тогда я вам покажу, где вы сегодня будете спать.
Жавер бы с радостью огрызнулся в ответ, обозвав Вальжана старым ослом, но все же промолчал – возражения были явно бессмысленны. Если уж он признал поражение, то хотел сохранить хотя бы толику достоинства.
Он был так вымотан, что и правда заснул. Дважды он просыпался вновь, задыхаясь, в панике, постоянно чувствуя, что опускается все глубже, что не может дышать, что он тонет. В конце концов он так и остался бессмысленно сидеть на кровати.
Какое-то время он не мог ни двигаться, ни размышлять. В голове, будто налитой свинцом, было мутно. Когда бездействие стало совсем невыносимым, он бросил взгляд на крошечные часы на прикроватном столике – его собственные теперь отказались работать. 4:23.
Вялый, как тряпичная кукла, он встал и целеустреленно направился к тому месту, где оставил одежду. Он оделся так же, как одевался каждое утро, и постепенно мысли начали продираться сквозь туман в его голове. Не успел он застегнуть последнюю пуговицу рубашки, как смутные ощущения вылились в острую головную боль. Если бы Жавера не мучило такое количество вопросов, теорий и непостижимых событий, он бы, может, и задумался, не ударился ли вчера головой, – но он заглушил ноющую боль, как и всегда поступал с жалобами собственного тела. Когда его собственные манжеты и галстук были приведены в порядок, а одолженная прошлым днем одежда сложена на табурете, он позволил себе вновь взглянуть на часы. 4:46. Он подумал было просто уйти, но сразу же понял, что понятия не имеет, куда. Домой, в одинокую квартиру? Нет, слишком невыносимо.
В участок? Пришлось бы объяснять письмо и увольнение, признавать ошибку и притворяться, что эта жизнь все еще принадлежит ему. Нет, слишком много лицемерия.
Жавер упал в кресло, будто марионетка, которой перерезали все нити, положил руки на колени и медленно опустил голову. Он не мог уйти от этого вопроса, так почему не попытаться найти окончательный ответ. Как ему жить дальше, если ничто из того, во что он верил всю жизнь, не имеет значения, если все его существование было потрачено зря, было ложью? Как мир вообще может существовать, если порядка, что должен его поддерживать, никогда и не было на свете? Чем старательней он пытался привести мысли в порядок, тем сильнее стучала боль в его голове.
Жавер сидел все в той же позе, когда около шести утра отворилась дверь.
– О, вы уже проснулись, инспектор! Вам хорошо спалось?
– Нет. Мадмуазель..? – От усталости его голос звучал довольно резко, но вошедшая девушка лишь шире улыбнулась ему.
– Однако же, было очень невежливо со стороны папы меня не представить. – Что-то шевельнулось в его памяти. Лицо показалось ему знакомым, хотя голос звучал совсем иначе.
– Вы та девушка… Козетта?
– Стало быть, вы уже меня знаете! Вот видите, это мне по душе. Отец спрашивает, не хотите ли вы с нами позавтракать. У нас есть яйца, бекон и свежий хлеб. Он сам хотел спросить вас, но мне не нравится, когда он все делает сам. Вы же согласитесь, что ему следует поберечь себя? Впрочем, теперь вы поможете мне о нем позаботиться. – Во время этого словесного потока девушка схватила его за руку и, не дожидаясь ответа, вытащила из комнаты. Это напоминало безумный сон.
Прошлым вечером ему не удалось осмотреть внутреннее убранство дома. Теперь же он с легким интересом отметил, что Вальжан вновь выбился в зажиточные круги. Девушку – Козетту – он слушал вполуха, однако она была так взволнована присутствием гостя, что даже не пыталась вовлечь его в разговор. Казалось, прошла вечность, прежде чем они добрались добрались до столовой, и тут девушка неожиданно выпустила его руку, чтобы забрать у своего отца чайник, который тот только что вынес из кухни.
– Зачем мы держим Тусен, если ты никогда не позволяешь ей подавать еду? – нежно спросила она. Голос ее теперь звучал по-детски, гораздо естественней, чем во время их односторонней беседы с Жавером. Он почти позволил себе улыбнуться, когда увидел, как эта маленькая дама подводит отца к столу.
– Ты же совсем закоченел, папа! Где ты был целую ночь? Вечно мне приходится волноваться за тебя.
Жавер стоял в дверях, чувствуя, что он здесь совершенно не к месту. Вальжан, казалось, только сейчас заметил его – или, может, успокоить Козетту для него было важнее, – но теперь он взглянул на своего вынужденного гостя и улыбнулся ему с легким смущением, будто в присутствии старого врага ему было неловко из-за чрезмерных хлопот дочери.
– Проходите, Жавер, садитесь.
Вальжан, по крайней мере, не терял времени на пустые слова, отчего Жаверу было несколько легче воспользоваться предложением. Запах кофе манил его к себе, но глазунья с ветчиной привлекала мало, хотя он ничего не ел со вчерашних пор. Козетта позволила пожилой служанке щедро наполнить ее тарелку и выпила стакан молока; ее отец довольствовался водой и хлебом. Жавер заметил, как дочь осуждающе взглянула на него, но Вальжан, казалось, к такому привык.
– Отец сказал, что вы ненадолго останетесь у нас, месье инспектор, но я все гадаю, как же вы познакомились. Вы знаете, он никогда раньше не приводил к нам никого из своих друзей? – Ее большие, сияющие любопытством глаза не знали пощады, и Жавер, бросив Вальжану многозначительный взгляд, попытался уйти от ответа.
– Я не собираюсь вас утруждать, мадмуазель Козетта. Надолго я не останусь.
Она не могла не заметить, что он избежал ответа на главный вопрос. Легкое разочарование тенью легло на ее лицо. Наверное, она бы многое отдала, чтобы выудить из Жавера хоть что-то, связанное с прошлым отца. Чтобы избежать дальнейших расспросов, Жавер даже начал есть, пускай при этом только и делал, что туда-сюда передвигал содержимое тарелки да пережевывал каждый крошечный кусочек как можно медленней. Пульсирующая боль в голове все усиливалась, и он поймал себя на том, что рука его дрожит. Над столом повисло гнетущее молчание. Козетта обращалась то к одному, то ко второму, но Вальжан и Жавер прекрасно знали, что стоит между ними. Ни один из них не решался упомянуть правду в присутствии Козетты, несмотря на то, что даже Жавер уже понял, что не сможет долго скрываться от своего "спасителя". Но когда тишина уже начинала становиться невыносимой, вошла пожилая женщина с утренней почтой, и напряжение в комнате растаяло.
– Пришло письмо от врача? Ему лучше? Он еще жив? – неожиданно всполошилась Козетта. Жаверу неоткуда было знать, что она беспокоится о мнимом погибшем с улицы Вийет, которому Вальжан спас жизнь. Но он взглянул на Вальжана с интересом – и заметил что-то горькое в том, как тот скривил уголок рта, услышав беспокойные вопросы. Вальжан бережно развернул письмо, привлекшее внимание Козетты, и молча прочитал его, прежде чем перевести взгляд на дочь.
– Да, он жив.
– И? – В голосе слышалась мольба.
– Он еще не пришел в сознание.
– Мне нужно поехать к нему. – В ее словах звучала невиданная робость. – Мне нужно увидеть своими глазами, что он жив.
– Езжай, Козетта. Если от этого зависит твой душевный покой, отправляйся к своему Мариусу.
Неужели девчонка не слышала отчаяния в этих словах? Неужели лишь для Жавера это предложение звучало как: "Если ты меня любишь, останься здесь"? Козетта уже не могла дождаться окончания завтрака, чтобы выйти из-за стола. Отец отпустил ее, прошептал Тусен что-то, чего Жавер не расслышал, и они вместе покинули дом, увлекаемые нетерпеливой Козеттой. Жавер, позволяя суете момента пройти мимо него, сделал то, что показалось ему самым уместным: не двинулся с места. Когда закрылась входная дверь, Вальжан будто съежился, и напряжение в его теле уступило место усталости.
– Она скоро выходит замуж, – произнес он. Жавер при всем желании не мог отгадать, к нему ли были обращены эти слова. Еще меньше он был уверен в том, что будет уместно сказать в ответ. "Мои соболезнования"?
– Как чудесно, – наконец выдал он тоном, по которому было ясно, что он понимает неоднозначность положения.
– Вы выглядите усталым. Вы не смогли заснуть? – Даже свое очевидное желание перевести разговор Вальжан использовал, чтобы выказать заботу о других. Жавер не мог понять, забавляет это его или раздражает.
– Я вполне выспался, – твердо солгал он. – И, как вы могли заметить, я не болен и не ранен, поэтому вам лучше всего меня отпустить.
– Может быть, останетесь еще ненадолго? Вы даже не допили кофе.
– Спрашивайте уже.
– Что вы имеете в виду?
– Не стройте из себя дурака. Вы хотите знать, почему я не арестовал вас – и не повторю ли я эту ошибку снова.
– А вы повторите?
– Ошибку? Если бы я это знал, вам бы вчера не пришлось лезть в воду.
– Боже мой… Так это из-за меня? Вы из-за меня спрыгнули? – Голос Вальжана можно было принять за голос старика… нет, Жавер снова забыл: Вальжану и в самом деле было уже за шестьдесят. Трудно было винить его в том, что его голос дрожит.
– Я спрыгнул потому, что в моей жизни больше не было смысла. Ваша роль в этом меньше, чем вы себе воображаете.
– Вы всю жизнь трудились на благо общества – как вы можете не видеть пользы в собственной жизни? – Жавер почти испугался, что Вальжан сожмет его руку – настолько тепло звучал его голос. У каторжника была нелепая привычка с каждой их встречей становиться все добродушнее.
– На благо… ха, и это говорите вы. – Ирония положения переходила все границы. А Жавер ненавидел сарказм. – Кто знает, сколько преступлений я не раскрыл лишь потому, что за углом мне вновь попадались вы. – Теперь Вальжан действительно схватил его за руку. Конечно, Жавер сразу же отдернул ее обратно. Вальжана, однако, это не смутило.
– Вы хороший полицейский. Лучший из всех, что я встречал.
Жавер позволил себе презрительный смешок.
– Стандарты в наше время не особенно высоки, да?
– И что, теперь мы будем рассуждать о том, как прекрасны ушедшие дни, когда работа полицейского была делом чести? Мне придется вас разочаровать. Единственная разница между полицейскими моей юности – вашего детства, – и полицией сейчас – в том, что некоторые из тех, что сейчас считаются стражами порядка, научились от вас справедливости.
– Справедливости! Что такое справедливость, когда закон потерял свою цену!
– Вы еще помните то, что однажды сказали мне в Монрейле? "Быть добрым очень легко, быть справедливым – вот что трудно". И вы были правы, даже тогда, когда вы спотыкались. – Его мягкий взгляд был Жаверу отвратителен.
– Что это значит?
– Вы справедливый человек именно потому, что вы против доброты. Но приковывая свои стандарты к закону и государству, вы лишаете людей возможности соответствовать вашим требованиям.
– Я не требую от других ничего такого, что не требовал бы от самого себя.
Во взгляде Вальжана читалось: "Но что это за жизнь? Это же мучает вас". Вслух он выразился немного мягче:
– Вам не кажется, что порой вы ожидаете от себя слишком многого? – Жавер моргнул, сбитый с толку. Он не собирался вести такие разговоры спозаранку, и тем более – после проведенной им ужасной ночи.
– Что вы хотите этим сказать?
– Ох, Жавер… – И снова это мерзкое сочувствие. – Вы должны понять, что вы так долго не протянете.
Жавер отступил, глядя на Вальжана глазами загнанного тигра. Тот продолжал:
– Жил когда-то человек, выходец из низшего сословия. Всю свою жизнь он делал все возможное, чтобы выбиться из нищеты и мрака и стать честным человеком. Но он был так суров с людьми, так замкнут, что всегда оставался один. И однажды он сделал то, чего не смог себе простить – и после того, как всю жизнь вершил суд над другими, он теперь осудил себя и приговорил себя к смерти, не понимая, что это и стало единственной ошибкой в его жизни.
– Не издевайтесь надо мной, Вальжан, я вас предупреждаю.
– Я хочу лишь помочь вам. Я хочу понять.
– Вы – помочь мне? Жил однажды человек, – подражая Вальжану, начал он, рассерженно и вместе с тем взволнованно, – он родился в тюрьме. Он знал, что никогда не сможет порвать со своими корнями, и хотя его поносили цыганом и ублюдком, он не сдавался. Он стал полицейским, потому что знал, что существуют лишь два класса людей, и он не хотел принадлежать к тому, куда определила его природа. Он знал, что падет навсегда, оступившись всего лишь раз. Он знал, что ему предначертано пасть, но он отчаянно этому сопротивлялся. А затем, однажды, истинный путь перестал быть истинным, а ложное перестало быть ложным. И он пал. И сломал себе шею. – Жавер подходил все ближе к Вальжану, говоря то громче, то тише, с лихорадочным блеском в глазах. Вальжан успел подхватить его за плечи за секунду до того, как он лишился чувств.
Голова гудела. Шум воды.
Болела грудь. Ему не хватает воздуха.
Почему так холодно? Вода ледяная.
Почему так тепло? Его тело горит.
– Вы должны перестать так пугать меня, Жавер. – Он поднял подрагивающие веки.
– Что случилось? – С тем же успехом он мог удариться обо что-нибудь головой – хуже быть просто не могло. И он все еще слышал воду…
– Вы потеряли сознание. У вас жар. Врач сказал, что у вас может быть сотрясение мозга. – Жавер страдальчески прикрыл глаза. Лучше уж вернуться в спокойную, тихую воду.
– Как же так вышло, что я заработал повреждение головы вместе с температурой, а вы даже не простудились? – В вопросе слышалась горечь.
– Месье Жавер, вы ведете себя некрасиво. Папа о вас так волновался. – Жавер мысленно простонал. Девушка была, быть может, милой и приятной, но разговаривала с ним, как с глупым ребенком.
– Уверяю вас, мадмуазель Козетта, я и в мыслях не имел нападать на вашего отца. – Как странно было лежать здесь, на кровати, в то время как по левую руку от него сидел Вальжан, а по правую – Козетта. Теперь она улыбнулась ему и взяла его за руку, сжав ее в своих маленьких ладонях. И в этот раз Жавер не отдернул руки, а только задумался, не от отца ли перешла к ней эта беспокойная привычка всегда искать прикосновений.
– А я совсем не хотела ругаться с вами. Но представляете ли вы, как я испугалась, обнаружив дома врача? Когда я только-только вернулась от больного жениха? – При слове "жених" девушка залилась легким румянцем, а Вальжан неожиданно побледнел. – Я думала, с папой что-то случилось, месье. И о вас я тоже беспокоилась. Вы плохо выглядели сегодня с утра. Вы мне обещаете выздороветь? Вы теперь очень нужны отцу, ведь я скоро выхожу замуж. У него совсем нет друзей. – Вальжан взял свою дочь за руку с такой нежностью, что ей пришлось выпустить ладонь Жавера и повернуться к отцу с вопросительным взглядом. Жаверу почудилось что-то смущенное в улыбке Вальжана, пока тот ласково делал выговор дочери:
– Прежде всего месье Жаверу нужно спокойствие, Козетта. Тогда он обязательно быстро поправится.
Невыразимое дитя поцеловало на прощание отца в щеку и улыбнулось, сказав, что хочет вновь навестить Мариуса и что-то отнести ему. Вальжан позволил ей это.
Когда дверь за девушкой закрылась, Жавер не смог сдержать облегченного вздоха.
– Козетта хочет как лучше. Она и вправду беспокоилась.
– Она ведет себя так же нелепо, как и вы.
Казалось, Вальжан от гордости вырос на пару сантиметров – так что Жавер сдержался и не стал сообщать ему, что это был не комплимент. Вместо этого он высказал мысль, которую вообще-то не собирался произносить вслух:
– Никогда не подумал бы, что вам удастся вырастить ребенка.
– Это не всегда было легко, – признал Вальжан с радостью в голосе. – Но я сделал все, что мог.
– Я не собираюсь вас арестовывать. – От неожиданности Вальжан задохнулся, будто от удара под дых. Жавер продолжал: – Не то что бы вы этого не понимали, после всего, что случилось, но… – Но что? Что? – Я лишь хотел подтвердить, что не изменил своего решения. Я не могу вас арестовать.
– Из-за этого вы и бросились в реку?
– Вы, я смотрю, в этом неплохо разбираетесь, – так расскажите мне сами.
– Жавер, прекратите, от нападок легче не станет.
– Просто радуйтесь, что сумели найти душевный покой, и позвольте мне обрести свой. Я раньше не докладывался вам, что и зачем делаю. Не говоря уже о том, что я вообще не хочу с вами разговаривать, от этого только сильнее болит голова.
Возможно, этого ему уже не стоило говорить: покидая комнату, Вальжан выглядел раненым и виноватым. Жаверу становилось все сложнее видеть в нем каторжника. Но столь же мало этот старик напоминал ему и добродушного, но энергичного мэра Мадлена. Будто бы две крайности сплавили и поместили в это умирающее тело.
Жавер не привык болеть. Раз или два вышестоящий начальник отправлял его домой, велев отсыпаться до выздоровления, но он все равно брал с собой на дом документы, так что в итоге ему перестали прописывать больничные и заменили их канцелярской работой по особым дням.
Потому несложно догадаться, как странно было Жаверу оставаться в кровати с одним только сотрясением и легким жаром. Спустя лишь полчаса после ухода Вальжана он начал тяготиться бездействием. К своему неудовольствию он обнаружил, что, во-первых, дверь в комнату заперта, а во-вторых, стоять ему и правда тяжело. И он сам не знал наверняка, что из этого раздражает его больше. Но раз уж он встал, можно воспользоваться случаем и осмотреть комнату повнимательней. Должно же здесь найтись что-то, чем он мог бы заняться?..
Ни малейшей возможности отвлечься Жавер не нашел – комната была практически пуста. Немного пав духом, он тем не менее взял свой сюртук – который Вальжан повесил, как подобает, на спинку стула, – чтобы обыскать его на предмет серебряной коробочки, что всегда лежала в правом кармане. Его не сильно удивило, что ее там не нашлось – вероятно, она покоилась на дне Сены. Хотя щепотка табаку пришлась бы сейчас очень кстати, раз уж ему все еще нечем было себя занять...
Вошедший врач был не слишком рад обнаружить пациента не в кровати – и немедленно постановил ему вернуться в постель, если только больной не желает, чтобы жар вновь усилился. По сути, то был еще мальчишка – ему нельзя было дать больше тридцати лет; но, насколько понял Жавер, в своем деле он кое-как разбирался, пусть и был чересчур хлопотлив.
– Вам не стоит так безрассудно себя вести, месье. Не всем повезло так, как вам.
Жавер насторожился.
– Что вы имеете в виду?
Врач печально улыбнулся.
– Простите, если предположу, что вы вернулись с баррикад. В эти дни такие раны сложно объяснить чем-то другим. А теперь посидите спокойно – я достаточно потерял пациентов за последние часы.
– Вы лечите беглых бунтовщиков, – холодно заключил Жавер. – Вы понимаете, что речь идет о преступлении?
В сущности, он гораздо больше злился на собственное положение, чем на оставшееся без кары преступление. Он слишком устал, чтобы арестовывать этих мальчишек… Арестовывать? И как же, позвольте спросить, когда он чуть ли не привязан к постели? И какой смысл теперь играть по правилам, когда Вальжан доказал, что им нельзя доверять? Жавер так погрузился в свои мучительные раздумья, что едва заметил испуганный взгляд молодого врача. На счастье "изменника", в этот момент в комнату вошел Вальжан.
– Я не помешаю?
– Нет, заходите, мы с доктором как раз собирались вместе спеть Марсельезу, – откликнулся Жавер с сухой улыбкой. Вальжан замер в дверях.
– Что-то не так, месье Себастьян? – Врач смутился, и Жавер воспользовался возможностью снова вмешаться в разговор.
– Вы понимаете, что платите изменнику, Вальжан?
Бывший каторжник насторожился.
– Я плачу хорошему врачу, инспектор. Мне казалось, это в ваших интересах. Вам хорошо спалось?
Жавер презрительно фыркнул.
– Мне не нужен сон.
Когда я засыпаю, я тону. Я тону. Тону. Тону…
– Конечно, нужен! – вмешался врач. – Вы можете сколько угодно издеваться надо мной, месье, но если вы будете продолжать упрямиться, я не могу гарантировать ваше выздоровление! Вы переутомлены, истощены, у вас жар – в таком состоянии было бы нелишне принять помощь! За эту неделю я видел слишком много смертей, месье. Смерти друзей, знакомых и врагов, боровшихся, как и я, за что-то, чего вы не понимаете. – С этим признанием, с этим объявлением войны болезни Жавера лицо юного врача изменилось, и Жавер был вынужден признать, что не чувствует ни малейшего желания вразумлять эту кудрявую голову. Пусть даже молодежь подавится своей революцией… К его облегчению, по знаку Вальжана врач вышел.
– Вам и правда надо немного поспать, Жавер, вы совсем побледнели. – Жавер не отвечал. – Знаете, что я думаю? – Возможно ли молчать весь разговор напролет? По крайней мере, нужно попробовать. – Я думаю, вы не можете спать, потому что вас что-то мучает.
"Что-то"? Все в этом мире, все, что ранее казалось истинным, все, что должно было быть ложным, истязало и мучило его с той ночи на баррикаде. Как мог Вальжан обращаться к нему, когда он сам привел в действие этот хаос?
– Может быть, мы могли бы поговорить? Если бы вы сказали мне, что вас беспокоит, то…
– Я плохо сплю. – Жавер крепко сжал зубы. Кажется, совсем отмолчаться ему не удастся.
– Вам снятся кошмары? – Отведя взгляд, Жавер вновь попытался просто не обращать внимания на то, что Вальжан к нему обращается, но постепенно понял, что ведет себя по-детски. Однако когда Вальжан коснулся его плеча, он не мог не оттолкнуть его, и словом и действием.
– Прекратите этот фарс!
– Я всего лишь пытаюсь помочь вам. Хотя вы не слишком облегчаете мне задачу.
– Вам следовало бы меня застрелить – это помогло бы больше, чем все, что вы пытаетесь тут сделать.
– Вы и в самом деле этого хотите? Вам не кажется трусостью такой побег?
– Если кто-то из нас двоих трус, то это вы, Вальжан, а не я. Вы даже не можете собраться с духом и сказать дочери, что вы против ее свадьбы. – Кажется, это задело Вальжана; Жавер был доволен собой.
– Дело не в свадьбе. – "Неужели так заметно?"– чуть было не спросил он, но отчего-то казалось даже естественным, что Жавер обо всем догадался. В конце концов, он единственный знал, кем на самом деле был Вальжан. – Дело не в свадьбе, а в том, что я знаю, что больше никогда ее не увижу.
– Я... не понимаю. – Торжество Жавера мгновенно исчезло.
– Козетта… Козетта – это вся моя жизнь. Если они когда-нибудь узнают правду… Для них будет лучше, если я уйду. Она будет счастлива.
Если бы Жавер хуже владел собой, он мог бы позабыть захлопнуть рот.
– Не думал, что вы настолько глупы. – Вальжан озадаченно моргнул. – Вы и правда хотите сказать, что теперь, когда вам больше не нужно бояться полиции – бояться меня, – вы так просто отдадите все, за что боролись? Вы сами осудили себя на смерть, Вальжан, – я с таким же успехом мог бы вас арестовать, ничего бы не изменилось. Я не затем вас отпустил, чтобы вы бросали свою жизнь на ветер. Вальжан, да вы хуже ребенка!
К его удивлению, старик улыбнулся.
– Зато вы теперь хоть отчасти понимаете, почему я обязан был вас спасти. – Но улыбка внезапно остыла, потеряла тепло и показалась бесконечно старой. – И все же вы не можете знать, каково это – терять единственного человека, единственного, кто у вас остался, который стал центром всей вашей жизни. Но я не могу быть уверен, что мое прошлое не будет мучить ее, – если только я не оставлю ее. Она будет счастлива.
– Она счастлива сейчас, с вами и с этим своим студентом. Не притворяйтесь глухим. Вы желаете думать, что ваша жизнь больше не имеет смысла, или вам втайне доставляет удовольствие меня терзать?
Центр всей жизни…
Между ними повисла тяжелая тишина. Она ничуть не нравилась Жаверу – в начале этого разговора его чуть не вспарывали ножом по живому, а теперь на его вопросы отвечали молчанием. И раз уж он начал говорить…
– Вы обыскивали мои карманы? После Сены? – Глаза выдавали Вальжана с потрохами. – У меня была серебряная коробочка в кармане сюртука, – продолжал Жавер, не поддаваясь желанию обличить Вальжана сразу. – Мне бы очень хотелось узнать, что с ней случилось. – Вариантов, на деле, было два. Сена или…
– Я бы вам ее отдал, поверьте мне.
– Оставьте извинения, я давно не собираюсь вас арестовывать.
– Вы знаете, что табак вреден? Вам правда не следует его больше употреблять. – У Жавера дернулся уголок рта.
– Тот табак в любом случае испорчен после вчерашнего. Есть какая-то причина тому, что вы меня обокрали? Я имею в виду – кроме привычки? – Последнее предложение вырвалось у него почти случайно.
– Я не хотел, чтобы вы ушли, пока не оправитесь. А ничего другого из ваших личных вещей я не сумел отыскать.
– Вы понимаете, что речь идет о шантаже? – На этих словах Жавер едва удержался от улыбки, отчего они потеряли всю свою резкость. Либо сотрясение размягчило его черепную коробку, либо нелепое сочувствие Вальжана в самом деле начало на него действовать.
После этого Вальжан уговорил его, что он должен еще немного полежать – а если завтра продолжит настаивать, то сможет вернуться к себе домой. Жавер с угрюмым кивком принял это условие и действительно попытался заснуть.
А потом лежал в кровати с открытыми глазами и клялся больше никогда их не закрывать. В этот раз в его снах была не одна вода. Руки тащили его вниз, все глубже в реку, и он узнавал мертвенно-бледные лица, вспоминал имена и номера, студентов, проституток, каторжников. И они не отпустят его, а в его легких горит вода… Он ничего не видит. Холод. Паника. Вальжан. Вальжан протягивает ему руку, но он не может до нее дотянуться. Он утонет… Утонет… Утонет… А потом он слышит, как поет его мать.
Жавер, возможно, обладал упрямым и упорным нравом, но и он был просто-напросто человеком. Постепенно о себе дала знать совершенно человеческая потребность. К своему облегчению, прошлым вечером Жавер заметил, где находилась ванная в доме Вальжана, и поэтому решился выбраться из комнаты, надеясь, что ему больше не придется выслушивать нравоучений. Подняться с кровати оказалось не так уж трудно, хотя голова слегка кружилась. Дважды ему пришлось остановиться, крепко цепляясь за стены, пока мир надоедливо вспыхивал перед глазами. Но движимый упорством, он достиг своей цели и спустя короткое время отправился назад, весьма довольный собой. Сотрясение – пф. Будто такая мелочь могла приковать его к кровати… Каким-то образом этот коридор оказался ему незнаком. Жавер остановился, оглядываясь вокруг. Ему пришлось, сжав зубы, признать, что он не привык один ориентироваться в доме такого размера. Логичнее всего было бы развернуться и выяснить, где он свернул не туда.
Но по воле случая оказалось, что первая же дверь, на которую он наткнулся в своем отступлении, была чуть приоткрыта, – и взгляд Жавера упал на человека внутри, стоявшего на коленях на полу комнаты.
Губы Вальжана двигались беззвучно, будто в молитве. Его руки были сложены. Жаверу оставалось лишь стоять и наблюдать за сценой. В конце концов, это было столь нелепо – и до странности растревожило его мысли, – вид каторжника в позе святого. Жавер должен был признать, что Вальжан в этот момент являл собой воплощение того, что священники называют хорошим христианином: голова смиренно опущена, выражение лица миролюбиво, – и сам он весь изучал спокойствие, которое трудно описать словами.
"Salut, mon Dieu, это я, Вальжан. Не хотел бы сомневаться в твоей божественной сущности, но неужели моей ношей следовало сделать именно Жавера?"
Жавер чуть ухмыльнулся. Может, ему стоило почаще ходить в церковь. К несчастью, Вальжан выбрал именно этот момент, чтобы окончить молитву – и посмотреть Жаверу прямо в глаза.
– Подслушивать чужие молитвы не слишком вежливо. – На этих словах Вальжан улыбнулся, спасая Жавера от необходимости выдавливать извинения, крутившиеся у него на языке. – Но почему вы не в кровати?
– О чем вы молились? – Вопрос прозвенел нагло и совершенно неподобающе даже в его собственных ушах, – но хотя Жавер не был верующим, божественное смирение Вальжана таинственным образом притягивало его.
– Я благодарил Бога. За то, что он послал мне вас, чтобы открыть мне глаза. Вы правы, – продолжал он, не обращая внимания на то, как в ужасе подергивалось лицо Жавера. – В том, что вы сказали обо мне и Козетте. Я долго над этим раздумывал… Но вы и в самом деле правы.
"Конечно, я прав, – подумал Жавер, – но это еще не повод возносить молитвы".
– Я и вас должен поблагодарить, – кажется, я еще не успел этого сделать. Я благодарю вас за то, что вы подарили мне свободу. И за то, что выразили свое мнение. – Жавер кивнул в знак того, что понял и принял его слова, но промолчал, и тогда Вальжан продолжил. – Я бы с удовольствием пригласил вас на свадьбу, если только вы согласитесь. Когда вам станет лучше. Козетта будет очень рада снова вас увидеть. И… И, возможно, мне будет легче перенести присутствие этого юноши рядом с нею, если вы будете там же. – Что-то почти смущенное появилось в глазах Вальжана, будто он неуверенно нащупывал почву. Жаверу показалось, будто на него вылили ушат холодной воды. Вальжан протягивает ему руку, но он не может до нее дотянуться.
– Я не принадлежу к тому миру, где все стоит вверх дном, – резко осадил он Вальжана. – Это ваш мир, Вальжан, не мой. Этот мир не может существовать, и я в нем остался совершенно один, после того как вы так бесцеременно отобрали у меня возможность его покинуть.
Какое-то время они оба молчали, но пока Жавер боролся с собой, чтобы не выдать эмоций, на лице Вальжана медленно расплывалась улыбка.
– Но инспектор. – Слова подействовали на Жавера, как удар по лицу. – У вас же есть я.
Жавер растерянно заморгал, и Вальжан рассмеялся.
– Да неужели вы думаете, что после всего, что вы для меня сделали, я так просто вас отпущу?
Вальжан протянул ему руку. Ему осталось лишь схватить ее.
Ende
Автор: Simara
Переводчик: Verit
Бета: Elli Cler, svora
Фандом: Les Misérables (по книге)
Персонажи: Жавер, Жан Вальжан, Козетта
Рейтинг: PG
Размер: ~6000 слов.
Саммари: Очередной фик о том, как Вальжан спас Жавера.
Оригинал: In all my dreams I drown
Разрешение: получено.
Примечание переводчика: Фик переведен для WTF Combat. Огромное спасибо julia.pendleton за помощь c немецким. )
– Она скоро выходит замуж, – произнес он. Жавер при всем желании не мог отгадать, к нему ли были обращены эти слова. Еще меньше он был уверен в том, что будет уместно сказать в ответ. "Мои соболезнования"?Ему жгло глаза.
Жгло легкие.
Его окутывала серая, расплывчатая мгла.
До того, как он успел осмыслить происходящее, его уже согнуло в приступе кашля – тело реагировало быстрее разума.
Вода. Слишком много воды.
Она вырывалась из его легких вместе с кашлем, и его чуть не разрывало на части.
Но память начала возвращаться. Как и понимание. Теперь он корчился не только из-за реакции своего тела, но и стараясь вырваться из рук, что только что тянули его обратно к жизни, а теперь так назойливо дергали за одежду. Пока кашель утихал – легкие, казалось, горели огнем, – те же руки переворачивали его обратно на спину.
В глазах у Жавера почти прояснилось, но он все равно не мог узнать склонившегося над ним человека.
– Жавер, вы не должны были этого делать. – В голосе послышались удивление, усталость и облегчение. – Я уже было думал, что опоздал.
Он узнал этот голос сразу, словно его разум только и ждал знака, чтобы смутные черты лица над ним обрели свои формы.
Лицо Вальжана занавешивали мокрые белые пряди.
– Вы должны были дать мне умереть, – выдавил Жавер, не сомневаясь, что теперь, когда его так жестоко вернули на землю, он не сможет повторить свою отчаянную попытку. Но Вальжан проигнорировал его слова – может, даже и не слышал их.
– Вы можете встать? – вместо ответа спросил он.
– Если вы будете так добры с меня слезть.
Вальжан вскочил так быстро, насколько позволял ему возраст, и помог Жаверу подняться на ноги. Это оказалось сложнее, чем он думал, – но после того, как ноги Жавера подкосились во второй раз и Вальжану пришлось поддерживать почти весь его вес, тот наконец смог сделать шаг вперед.
– Я пойду домой один, Вальжан. Отпустите меня.
– Я не могу отпустить вас теперь! Вы одной ногой в могиле! – Вальжан был действительно напуган. – Пока вы доберетесь до дома... если вы не планируете очередную глупость и действительно собираетесь именно туда... вы подхватите пневмонию, – и он решительно объявил: – Я возьму вас к себе.
– Я вам не бродячая собака, Вальжан, вы не можете…
– Вы пойдете со мной, хотите того или нет.
Сухие вещи, которые одолжил ему Вальжан, сидели не особенно хорошо. Рубашка была велика, брюки – коротки.
Вальжан помог ему переодеться – странно было принимать помощь от бывшего каторжника, но пальцы Жавера так онемели, что сам он едва ли мог расстегнуть хоть одну пуговицу. Теперь Жавер сидел в кресле у камина, завернувшись в одеяло.
Только сейчас, когда его подопечный – весьма недовольный этим статусом – был в тепле и сухости, Вальжан позволил себе заняться чем-то другим. Жавер безо всякого стеснения неотрывно наблюдал за ним, будто желая отомстить за унижение. Вальжану это, однако, нисколько не мешало.
Впервые после того, как Жавер оказался в воде, у него нашлось время привести в порядок свои мысли и чувства. Строй его мыслей не претерпел особых изменений – не считая того, что теперь он никогда больше не станет недооценивать предательскую агонию тонущего тела.
Вальжан принес ему чаю, и Жавер безропотно проглотил это пойло – потому только, что оно было теплым. На вопросы Вальжана он не отвечал. Он был слишком занят собственными мыслями, чтобы ему хватило терпения еще и обсуждать свои поступки. Кроме того, не стоило поощрять Вальжана в его стремлении помогать всем без разбору.
Жавер допил чай и даже позволил налить себе вторую чашку – чтобы отказаться, пришлось бы заговорить с Вальжаном. А тот терпеливо ждал, пока упрямство Жавера истощится, время от времени продолжая обращаться к нему, но не требуя ответа. Жавер едва замечал его. Он сидел в оцепенении. Разбитый. Мертвый.
– Жавер? – Легкое прикосновение к плечу. – Я пойму, если вы не хотите со мной разговаривать, но мне за вас беспокойно.
– У вас нет причин беспокоиться, Вальжан.
Казалось, он не говорил целую вечность.
– Я могу что-либо для вас сделать?
– Отпустите меня.
Вальжан поглядел на него с тревогой.
– Вы сможете сами встать?
– Не смешите меня, я ведь не ранен. – Жавер поднялся с кресла, и тут же его ноги – а затем и руки – отозвались болью. Как долго он боролся с течением, прежде чем потерять сознание? Слишком долго, подумал он. Однако он стоял, и стоял уверенно – подтверждая истинность своих слов.
– Тогда я вам покажу, где вы сегодня будете спать.
Жавер бы с радостью огрызнулся в ответ, обозвав Вальжана старым ослом, но все же промолчал – возражения были явно бессмысленны. Если уж он признал поражение, то хотел сохранить хотя бы толику достоинства.
Он был так вымотан, что и правда заснул. Дважды он просыпался вновь, задыхаясь, в панике, постоянно чувствуя, что опускается все глубже, что не может дышать, что он тонет. В конце концов он так и остался бессмысленно сидеть на кровати.
Какое-то время он не мог ни двигаться, ни размышлять. В голове, будто налитой свинцом, было мутно. Когда бездействие стало совсем невыносимым, он бросил взгляд на крошечные часы на прикроватном столике – его собственные теперь отказались работать. 4:23.
Вялый, как тряпичная кукла, он встал и целеустреленно направился к тому месту, где оставил одежду. Он оделся так же, как одевался каждое утро, и постепенно мысли начали продираться сквозь туман в его голове. Не успел он застегнуть последнюю пуговицу рубашки, как смутные ощущения вылились в острую головную боль. Если бы Жавера не мучило такое количество вопросов, теорий и непостижимых событий, он бы, может, и задумался, не ударился ли вчера головой, – но он заглушил ноющую боль, как и всегда поступал с жалобами собственного тела. Когда его собственные манжеты и галстук были приведены в порядок, а одолженная прошлым днем одежда сложена на табурете, он позволил себе вновь взглянуть на часы. 4:46. Он подумал было просто уйти, но сразу же понял, что понятия не имеет, куда. Домой, в одинокую квартиру? Нет, слишком невыносимо.
В участок? Пришлось бы объяснять письмо и увольнение, признавать ошибку и притворяться, что эта жизнь все еще принадлежит ему. Нет, слишком много лицемерия.
Жавер упал в кресло, будто марионетка, которой перерезали все нити, положил руки на колени и медленно опустил голову. Он не мог уйти от этого вопроса, так почему не попытаться найти окончательный ответ. Как ему жить дальше, если ничто из того, во что он верил всю жизнь, не имеет значения, если все его существование было потрачено зря, было ложью? Как мир вообще может существовать, если порядка, что должен его поддерживать, никогда и не было на свете? Чем старательней он пытался привести мысли в порядок, тем сильнее стучала боль в его голове.
Жавер сидел все в той же позе, когда около шести утра отворилась дверь.
– О, вы уже проснулись, инспектор! Вам хорошо спалось?
– Нет. Мадмуазель..? – От усталости его голос звучал довольно резко, но вошедшая девушка лишь шире улыбнулась ему.
– Однако же, было очень невежливо со стороны папы меня не представить. – Что-то шевельнулось в его памяти. Лицо показалось ему знакомым, хотя голос звучал совсем иначе.
– Вы та девушка… Козетта?
– Стало быть, вы уже меня знаете! Вот видите, это мне по душе. Отец спрашивает, не хотите ли вы с нами позавтракать. У нас есть яйца, бекон и свежий хлеб. Он сам хотел спросить вас, но мне не нравится, когда он все делает сам. Вы же согласитесь, что ему следует поберечь себя? Впрочем, теперь вы поможете мне о нем позаботиться. – Во время этого словесного потока девушка схватила его за руку и, не дожидаясь ответа, вытащила из комнаты. Это напоминало безумный сон.
Прошлым вечером ему не удалось осмотреть внутреннее убранство дома. Теперь же он с легким интересом отметил, что Вальжан вновь выбился в зажиточные круги. Девушку – Козетту – он слушал вполуха, однако она была так взволнована присутствием гостя, что даже не пыталась вовлечь его в разговор. Казалось, прошла вечность, прежде чем они добрались добрались до столовой, и тут девушка неожиданно выпустила его руку, чтобы забрать у своего отца чайник, который тот только что вынес из кухни.
– Зачем мы держим Тусен, если ты никогда не позволяешь ей подавать еду? – нежно спросила она. Голос ее теперь звучал по-детски, гораздо естественней, чем во время их односторонней беседы с Жавером. Он почти позволил себе улыбнуться, когда увидел, как эта маленькая дама подводит отца к столу.
– Ты же совсем закоченел, папа! Где ты был целую ночь? Вечно мне приходится волноваться за тебя.
Жавер стоял в дверях, чувствуя, что он здесь совершенно не к месту. Вальжан, казалось, только сейчас заметил его – или, может, успокоить Козетту для него было важнее, – но теперь он взглянул на своего вынужденного гостя и улыбнулся ему с легким смущением, будто в присутствии старого врага ему было неловко из-за чрезмерных хлопот дочери.
– Проходите, Жавер, садитесь.
Вальжан, по крайней мере, не терял времени на пустые слова, отчего Жаверу было несколько легче воспользоваться предложением. Запах кофе манил его к себе, но глазунья с ветчиной привлекала мало, хотя он ничего не ел со вчерашних пор. Козетта позволила пожилой служанке щедро наполнить ее тарелку и выпила стакан молока; ее отец довольствовался водой и хлебом. Жавер заметил, как дочь осуждающе взглянула на него, но Вальжан, казалось, к такому привык.
– Отец сказал, что вы ненадолго останетесь у нас, месье инспектор, но я все гадаю, как же вы познакомились. Вы знаете, он никогда раньше не приводил к нам никого из своих друзей? – Ее большие, сияющие любопытством глаза не знали пощады, и Жавер, бросив Вальжану многозначительный взгляд, попытался уйти от ответа.
– Я не собираюсь вас утруждать, мадмуазель Козетта. Надолго я не останусь.
Она не могла не заметить, что он избежал ответа на главный вопрос. Легкое разочарование тенью легло на ее лицо. Наверное, она бы многое отдала, чтобы выудить из Жавера хоть что-то, связанное с прошлым отца. Чтобы избежать дальнейших расспросов, Жавер даже начал есть, пускай при этом только и делал, что туда-сюда передвигал содержимое тарелки да пережевывал каждый крошечный кусочек как можно медленней. Пульсирующая боль в голове все усиливалась, и он поймал себя на том, что рука его дрожит. Над столом повисло гнетущее молчание. Козетта обращалась то к одному, то ко второму, но Вальжан и Жавер прекрасно знали, что стоит между ними. Ни один из них не решался упомянуть правду в присутствии Козетты, несмотря на то, что даже Жавер уже понял, что не сможет долго скрываться от своего "спасителя". Но когда тишина уже начинала становиться невыносимой, вошла пожилая женщина с утренней почтой, и напряжение в комнате растаяло.
– Пришло письмо от врача? Ему лучше? Он еще жив? – неожиданно всполошилась Козетта. Жаверу неоткуда было знать, что она беспокоится о мнимом погибшем с улицы Вийет, которому Вальжан спас жизнь. Но он взглянул на Вальжана с интересом – и заметил что-то горькое в том, как тот скривил уголок рта, услышав беспокойные вопросы. Вальжан бережно развернул письмо, привлекшее внимание Козетты, и молча прочитал его, прежде чем перевести взгляд на дочь.
– Да, он жив.
– И? – В голосе слышалась мольба.
– Он еще не пришел в сознание.
– Мне нужно поехать к нему. – В ее словах звучала невиданная робость. – Мне нужно увидеть своими глазами, что он жив.
– Езжай, Козетта. Если от этого зависит твой душевный покой, отправляйся к своему Мариусу.
Неужели девчонка не слышала отчаяния в этих словах? Неужели лишь для Жавера это предложение звучало как: "Если ты меня любишь, останься здесь"? Козетта уже не могла дождаться окончания завтрака, чтобы выйти из-за стола. Отец отпустил ее, прошептал Тусен что-то, чего Жавер не расслышал, и они вместе покинули дом, увлекаемые нетерпеливой Козеттой. Жавер, позволяя суете момента пройти мимо него, сделал то, что показалось ему самым уместным: не двинулся с места. Когда закрылась входная дверь, Вальжан будто съежился, и напряжение в его теле уступило место усталости.
– Она скоро выходит замуж, – произнес он. Жавер при всем желании не мог отгадать, к нему ли были обращены эти слова. Еще меньше он был уверен в том, что будет уместно сказать в ответ. "Мои соболезнования"?
– Как чудесно, – наконец выдал он тоном, по которому было ясно, что он понимает неоднозначность положения.
– Вы выглядите усталым. Вы не смогли заснуть? – Даже свое очевидное желание перевести разговор Вальжан использовал, чтобы выказать заботу о других. Жавер не мог понять, забавляет это его или раздражает.
– Я вполне выспался, – твердо солгал он. – И, как вы могли заметить, я не болен и не ранен, поэтому вам лучше всего меня отпустить.
– Может быть, останетесь еще ненадолго? Вы даже не допили кофе.
– Спрашивайте уже.
– Что вы имеете в виду?
– Не стройте из себя дурака. Вы хотите знать, почему я не арестовал вас – и не повторю ли я эту ошибку снова.
– А вы повторите?
– Ошибку? Если бы я это знал, вам бы вчера не пришлось лезть в воду.
– Боже мой… Так это из-за меня? Вы из-за меня спрыгнули? – Голос Вальжана можно было принять за голос старика… нет, Жавер снова забыл: Вальжану и в самом деле было уже за шестьдесят. Трудно было винить его в том, что его голос дрожит.
– Я спрыгнул потому, что в моей жизни больше не было смысла. Ваша роль в этом меньше, чем вы себе воображаете.
– Вы всю жизнь трудились на благо общества – как вы можете не видеть пользы в собственной жизни? – Жавер почти испугался, что Вальжан сожмет его руку – настолько тепло звучал его голос. У каторжника была нелепая привычка с каждой их встречей становиться все добродушнее.
– На благо… ха, и это говорите вы. – Ирония положения переходила все границы. А Жавер ненавидел сарказм. – Кто знает, сколько преступлений я не раскрыл лишь потому, что за углом мне вновь попадались вы. – Теперь Вальжан действительно схватил его за руку. Конечно, Жавер сразу же отдернул ее обратно. Вальжана, однако, это не смутило.
– Вы хороший полицейский. Лучший из всех, что я встречал.
Жавер позволил себе презрительный смешок.
– Стандарты в наше время не особенно высоки, да?
– И что, теперь мы будем рассуждать о том, как прекрасны ушедшие дни, когда работа полицейского была делом чести? Мне придется вас разочаровать. Единственная разница между полицейскими моей юности – вашего детства, – и полицией сейчас – в том, что некоторые из тех, что сейчас считаются стражами порядка, научились от вас справедливости.
– Справедливости! Что такое справедливость, когда закон потерял свою цену!
– Вы еще помните то, что однажды сказали мне в Монрейле? "Быть добрым очень легко, быть справедливым – вот что трудно". И вы были правы, даже тогда, когда вы спотыкались. – Его мягкий взгляд был Жаверу отвратителен.
– Что это значит?
– Вы справедливый человек именно потому, что вы против доброты. Но приковывая свои стандарты к закону и государству, вы лишаете людей возможности соответствовать вашим требованиям.
– Я не требую от других ничего такого, что не требовал бы от самого себя.
Во взгляде Вальжана читалось: "Но что это за жизнь? Это же мучает вас". Вслух он выразился немного мягче:
– Вам не кажется, что порой вы ожидаете от себя слишком многого? – Жавер моргнул, сбитый с толку. Он не собирался вести такие разговоры спозаранку, и тем более – после проведенной им ужасной ночи.
– Что вы хотите этим сказать?
– Ох, Жавер… – И снова это мерзкое сочувствие. – Вы должны понять, что вы так долго не протянете.
Жавер отступил, глядя на Вальжана глазами загнанного тигра. Тот продолжал:
– Жил когда-то человек, выходец из низшего сословия. Всю свою жизнь он делал все возможное, чтобы выбиться из нищеты и мрака и стать честным человеком. Но он был так суров с людьми, так замкнут, что всегда оставался один. И однажды он сделал то, чего не смог себе простить – и после того, как всю жизнь вершил суд над другими, он теперь осудил себя и приговорил себя к смерти, не понимая, что это и стало единственной ошибкой в его жизни.
– Не издевайтесь надо мной, Вальжан, я вас предупреждаю.
– Я хочу лишь помочь вам. Я хочу понять.
– Вы – помочь мне? Жил однажды человек, – подражая Вальжану, начал он, рассерженно и вместе с тем взволнованно, – он родился в тюрьме. Он знал, что никогда не сможет порвать со своими корнями, и хотя его поносили цыганом и ублюдком, он не сдавался. Он стал полицейским, потому что знал, что существуют лишь два класса людей, и он не хотел принадлежать к тому, куда определила его природа. Он знал, что падет навсегда, оступившись всего лишь раз. Он знал, что ему предначертано пасть, но он отчаянно этому сопротивлялся. А затем, однажды, истинный путь перестал быть истинным, а ложное перестало быть ложным. И он пал. И сломал себе шею. – Жавер подходил все ближе к Вальжану, говоря то громче, то тише, с лихорадочным блеском в глазах. Вальжан успел подхватить его за плечи за секунду до того, как он лишился чувств.
Голова гудела. Шум воды.
Болела грудь. Ему не хватает воздуха.
Почему так холодно? Вода ледяная.
Почему так тепло? Его тело горит.
– Вы должны перестать так пугать меня, Жавер. – Он поднял подрагивающие веки.
– Что случилось? – С тем же успехом он мог удариться обо что-нибудь головой – хуже быть просто не могло. И он все еще слышал воду…
– Вы потеряли сознание. У вас жар. Врач сказал, что у вас может быть сотрясение мозга. – Жавер страдальчески прикрыл глаза. Лучше уж вернуться в спокойную, тихую воду.
– Как же так вышло, что я заработал повреждение головы вместе с температурой, а вы даже не простудились? – В вопросе слышалась горечь.
– Месье Жавер, вы ведете себя некрасиво. Папа о вас так волновался. – Жавер мысленно простонал. Девушка была, быть может, милой и приятной, но разговаривала с ним, как с глупым ребенком.
– Уверяю вас, мадмуазель Козетта, я и в мыслях не имел нападать на вашего отца. – Как странно было лежать здесь, на кровати, в то время как по левую руку от него сидел Вальжан, а по правую – Козетта. Теперь она улыбнулась ему и взяла его за руку, сжав ее в своих маленьких ладонях. И в этот раз Жавер не отдернул руки, а только задумался, не от отца ли перешла к ней эта беспокойная привычка всегда искать прикосновений.
– А я совсем не хотела ругаться с вами. Но представляете ли вы, как я испугалась, обнаружив дома врача? Когда я только-только вернулась от больного жениха? – При слове "жених" девушка залилась легким румянцем, а Вальжан неожиданно побледнел. – Я думала, с папой что-то случилось, месье. И о вас я тоже беспокоилась. Вы плохо выглядели сегодня с утра. Вы мне обещаете выздороветь? Вы теперь очень нужны отцу, ведь я скоро выхожу замуж. У него совсем нет друзей. – Вальжан взял свою дочь за руку с такой нежностью, что ей пришлось выпустить ладонь Жавера и повернуться к отцу с вопросительным взглядом. Жаверу почудилось что-то смущенное в улыбке Вальжана, пока тот ласково делал выговор дочери:
– Прежде всего месье Жаверу нужно спокойствие, Козетта. Тогда он обязательно быстро поправится.
Невыразимое дитя поцеловало на прощание отца в щеку и улыбнулось, сказав, что хочет вновь навестить Мариуса и что-то отнести ему. Вальжан позволил ей это.
Когда дверь за девушкой закрылась, Жавер не смог сдержать облегченного вздоха.
– Козетта хочет как лучше. Она и вправду беспокоилась.
– Она ведет себя так же нелепо, как и вы.
Казалось, Вальжан от гордости вырос на пару сантиметров – так что Жавер сдержался и не стал сообщать ему, что это был не комплимент. Вместо этого он высказал мысль, которую вообще-то не собирался произносить вслух:
– Никогда не подумал бы, что вам удастся вырастить ребенка.
– Это не всегда было легко, – признал Вальжан с радостью в голосе. – Но я сделал все, что мог.
– Я не собираюсь вас арестовывать. – От неожиданности Вальжан задохнулся, будто от удара под дых. Жавер продолжал: – Не то что бы вы этого не понимали, после всего, что случилось, но… – Но что? Что? – Я лишь хотел подтвердить, что не изменил своего решения. Я не могу вас арестовать.
– Из-за этого вы и бросились в реку?
– Вы, я смотрю, в этом неплохо разбираетесь, – так расскажите мне сами.
– Жавер, прекратите, от нападок легче не станет.
– Просто радуйтесь, что сумели найти душевный покой, и позвольте мне обрести свой. Я раньше не докладывался вам, что и зачем делаю. Не говоря уже о том, что я вообще не хочу с вами разговаривать, от этого только сильнее болит голова.
Возможно, этого ему уже не стоило говорить: покидая комнату, Вальжан выглядел раненым и виноватым. Жаверу становилось все сложнее видеть в нем каторжника. Но столь же мало этот старик напоминал ему и добродушного, но энергичного мэра Мадлена. Будто бы две крайности сплавили и поместили в это умирающее тело.
Жавер не привык болеть. Раз или два вышестоящий начальник отправлял его домой, велев отсыпаться до выздоровления, но он все равно брал с собой на дом документы, так что в итоге ему перестали прописывать больничные и заменили их канцелярской работой по особым дням.
Потому несложно догадаться, как странно было Жаверу оставаться в кровати с одним только сотрясением и легким жаром. Спустя лишь полчаса после ухода Вальжана он начал тяготиться бездействием. К своему неудовольствию он обнаружил, что, во-первых, дверь в комнату заперта, а во-вторых, стоять ему и правда тяжело. И он сам не знал наверняка, что из этого раздражает его больше. Но раз уж он встал, можно воспользоваться случаем и осмотреть комнату повнимательней. Должно же здесь найтись что-то, чем он мог бы заняться?..
Ни малейшей возможности отвлечься Жавер не нашел – комната была практически пуста. Немного пав духом, он тем не менее взял свой сюртук – который Вальжан повесил, как подобает, на спинку стула, – чтобы обыскать его на предмет серебряной коробочки, что всегда лежала в правом кармане. Его не сильно удивило, что ее там не нашлось – вероятно, она покоилась на дне Сены. Хотя щепотка табаку пришлась бы сейчас очень кстати, раз уж ему все еще нечем было себя занять...
Вошедший врач был не слишком рад обнаружить пациента не в кровати – и немедленно постановил ему вернуться в постель, если только больной не желает, чтобы жар вновь усилился. По сути, то был еще мальчишка – ему нельзя было дать больше тридцати лет; но, насколько понял Жавер, в своем деле он кое-как разбирался, пусть и был чересчур хлопотлив.
– Вам не стоит так безрассудно себя вести, месье. Не всем повезло так, как вам.
Жавер насторожился.
– Что вы имеете в виду?
Врач печально улыбнулся.
– Простите, если предположу, что вы вернулись с баррикад. В эти дни такие раны сложно объяснить чем-то другим. А теперь посидите спокойно – я достаточно потерял пациентов за последние часы.
– Вы лечите беглых бунтовщиков, – холодно заключил Жавер. – Вы понимаете, что речь идет о преступлении?
В сущности, он гораздо больше злился на собственное положение, чем на оставшееся без кары преступление. Он слишком устал, чтобы арестовывать этих мальчишек… Арестовывать? И как же, позвольте спросить, когда он чуть ли не привязан к постели? И какой смысл теперь играть по правилам, когда Вальжан доказал, что им нельзя доверять? Жавер так погрузился в свои мучительные раздумья, что едва заметил испуганный взгляд молодого врача. На счастье "изменника", в этот момент в комнату вошел Вальжан.
– Я не помешаю?
– Нет, заходите, мы с доктором как раз собирались вместе спеть Марсельезу, – откликнулся Жавер с сухой улыбкой. Вальжан замер в дверях.
– Что-то не так, месье Себастьян? – Врач смутился, и Жавер воспользовался возможностью снова вмешаться в разговор.
– Вы понимаете, что платите изменнику, Вальжан?
Бывший каторжник насторожился.
– Я плачу хорошему врачу, инспектор. Мне казалось, это в ваших интересах. Вам хорошо спалось?
Жавер презрительно фыркнул.
– Мне не нужен сон.
Когда я засыпаю, я тону. Я тону. Тону. Тону…
– Конечно, нужен! – вмешался врач. – Вы можете сколько угодно издеваться надо мной, месье, но если вы будете продолжать упрямиться, я не могу гарантировать ваше выздоровление! Вы переутомлены, истощены, у вас жар – в таком состоянии было бы нелишне принять помощь! За эту неделю я видел слишком много смертей, месье. Смерти друзей, знакомых и врагов, боровшихся, как и я, за что-то, чего вы не понимаете. – С этим признанием, с этим объявлением войны болезни Жавера лицо юного врача изменилось, и Жавер был вынужден признать, что не чувствует ни малейшего желания вразумлять эту кудрявую голову. Пусть даже молодежь подавится своей революцией… К его облегчению, по знаку Вальжана врач вышел.
– Вам и правда надо немного поспать, Жавер, вы совсем побледнели. – Жавер не отвечал. – Знаете, что я думаю? – Возможно ли молчать весь разговор напролет? По крайней мере, нужно попробовать. – Я думаю, вы не можете спать, потому что вас что-то мучает.
"Что-то"? Все в этом мире, все, что ранее казалось истинным, все, что должно было быть ложным, истязало и мучило его с той ночи на баррикаде. Как мог Вальжан обращаться к нему, когда он сам привел в действие этот хаос?
– Может быть, мы могли бы поговорить? Если бы вы сказали мне, что вас беспокоит, то…
– Я плохо сплю. – Жавер крепко сжал зубы. Кажется, совсем отмолчаться ему не удастся.
– Вам снятся кошмары? – Отведя взгляд, Жавер вновь попытался просто не обращать внимания на то, что Вальжан к нему обращается, но постепенно понял, что ведет себя по-детски. Однако когда Вальжан коснулся его плеча, он не мог не оттолкнуть его, и словом и действием.
– Прекратите этот фарс!
– Я всего лишь пытаюсь помочь вам. Хотя вы не слишком облегчаете мне задачу.
– Вам следовало бы меня застрелить – это помогло бы больше, чем все, что вы пытаетесь тут сделать.
– Вы и в самом деле этого хотите? Вам не кажется трусостью такой побег?
– Если кто-то из нас двоих трус, то это вы, Вальжан, а не я. Вы даже не можете собраться с духом и сказать дочери, что вы против ее свадьбы. – Кажется, это задело Вальжана; Жавер был доволен собой.
– Дело не в свадьбе. – "Неужели так заметно?"– чуть было не спросил он, но отчего-то казалось даже естественным, что Жавер обо всем догадался. В конце концов, он единственный знал, кем на самом деле был Вальжан. – Дело не в свадьбе, а в том, что я знаю, что больше никогда ее не увижу.
– Я... не понимаю. – Торжество Жавера мгновенно исчезло.
– Козетта… Козетта – это вся моя жизнь. Если они когда-нибудь узнают правду… Для них будет лучше, если я уйду. Она будет счастлива.
Если бы Жавер хуже владел собой, он мог бы позабыть захлопнуть рот.
– Не думал, что вы настолько глупы. – Вальжан озадаченно моргнул. – Вы и правда хотите сказать, что теперь, когда вам больше не нужно бояться полиции – бояться меня, – вы так просто отдадите все, за что боролись? Вы сами осудили себя на смерть, Вальжан, – я с таким же успехом мог бы вас арестовать, ничего бы не изменилось. Я не затем вас отпустил, чтобы вы бросали свою жизнь на ветер. Вальжан, да вы хуже ребенка!
К его удивлению, старик улыбнулся.
– Зато вы теперь хоть отчасти понимаете, почему я обязан был вас спасти. – Но улыбка внезапно остыла, потеряла тепло и показалась бесконечно старой. – И все же вы не можете знать, каково это – терять единственного человека, единственного, кто у вас остался, который стал центром всей вашей жизни. Но я не могу быть уверен, что мое прошлое не будет мучить ее, – если только я не оставлю ее. Она будет счастлива.
– Она счастлива сейчас, с вами и с этим своим студентом. Не притворяйтесь глухим. Вы желаете думать, что ваша жизнь больше не имеет смысла, или вам втайне доставляет удовольствие меня терзать?
Центр всей жизни…
Между ними повисла тяжелая тишина. Она ничуть не нравилась Жаверу – в начале этого разговора его чуть не вспарывали ножом по живому, а теперь на его вопросы отвечали молчанием. И раз уж он начал говорить…
– Вы обыскивали мои карманы? После Сены? – Глаза выдавали Вальжана с потрохами. – У меня была серебряная коробочка в кармане сюртука, – продолжал Жавер, не поддаваясь желанию обличить Вальжана сразу. – Мне бы очень хотелось узнать, что с ней случилось. – Вариантов, на деле, было два. Сена или…
– Я бы вам ее отдал, поверьте мне.
– Оставьте извинения, я давно не собираюсь вас арестовывать.
– Вы знаете, что табак вреден? Вам правда не следует его больше употреблять. – У Жавера дернулся уголок рта.
– Тот табак в любом случае испорчен после вчерашнего. Есть какая-то причина тому, что вы меня обокрали? Я имею в виду – кроме привычки? – Последнее предложение вырвалось у него почти случайно.
– Я не хотел, чтобы вы ушли, пока не оправитесь. А ничего другого из ваших личных вещей я не сумел отыскать.
– Вы понимаете, что речь идет о шантаже? – На этих словах Жавер едва удержался от улыбки, отчего они потеряли всю свою резкость. Либо сотрясение размягчило его черепную коробку, либо нелепое сочувствие Вальжана в самом деле начало на него действовать.
После этого Вальжан уговорил его, что он должен еще немного полежать – а если завтра продолжит настаивать, то сможет вернуться к себе домой. Жавер с угрюмым кивком принял это условие и действительно попытался заснуть.
А потом лежал в кровати с открытыми глазами и клялся больше никогда их не закрывать. В этот раз в его снах была не одна вода. Руки тащили его вниз, все глубже в реку, и он узнавал мертвенно-бледные лица, вспоминал имена и номера, студентов, проституток, каторжников. И они не отпустят его, а в его легких горит вода… Он ничего не видит. Холод. Паника. Вальжан. Вальжан протягивает ему руку, но он не может до нее дотянуться. Он утонет… Утонет… Утонет… А потом он слышит, как поет его мать.
Жавер, возможно, обладал упрямым и упорным нравом, но и он был просто-напросто человеком. Постепенно о себе дала знать совершенно человеческая потребность. К своему облегчению, прошлым вечером Жавер заметил, где находилась ванная в доме Вальжана, и поэтому решился выбраться из комнаты, надеясь, что ему больше не придется выслушивать нравоучений. Подняться с кровати оказалось не так уж трудно, хотя голова слегка кружилась. Дважды ему пришлось остановиться, крепко цепляясь за стены, пока мир надоедливо вспыхивал перед глазами. Но движимый упорством, он достиг своей цели и спустя короткое время отправился назад, весьма довольный собой. Сотрясение – пф. Будто такая мелочь могла приковать его к кровати… Каким-то образом этот коридор оказался ему незнаком. Жавер остановился, оглядываясь вокруг. Ему пришлось, сжав зубы, признать, что он не привык один ориентироваться в доме такого размера. Логичнее всего было бы развернуться и выяснить, где он свернул не туда.
Но по воле случая оказалось, что первая же дверь, на которую он наткнулся в своем отступлении, была чуть приоткрыта, – и взгляд Жавера упал на человека внутри, стоявшего на коленях на полу комнаты.
Губы Вальжана двигались беззвучно, будто в молитве. Его руки были сложены. Жаверу оставалось лишь стоять и наблюдать за сценой. В конце концов, это было столь нелепо – и до странности растревожило его мысли, – вид каторжника в позе святого. Жавер должен был признать, что Вальжан в этот момент являл собой воплощение того, что священники называют хорошим христианином: голова смиренно опущена, выражение лица миролюбиво, – и сам он весь изучал спокойствие, которое трудно описать словами.
"Salut, mon Dieu, это я, Вальжан. Не хотел бы сомневаться в твоей божественной сущности, но неужели моей ношей следовало сделать именно Жавера?"
Жавер чуть ухмыльнулся. Может, ему стоило почаще ходить в церковь. К несчастью, Вальжан выбрал именно этот момент, чтобы окончить молитву – и посмотреть Жаверу прямо в глаза.
– Подслушивать чужие молитвы не слишком вежливо. – На этих словах Вальжан улыбнулся, спасая Жавера от необходимости выдавливать извинения, крутившиеся у него на языке. – Но почему вы не в кровати?
– О чем вы молились? – Вопрос прозвенел нагло и совершенно неподобающе даже в его собственных ушах, – но хотя Жавер не был верующим, божественное смирение Вальжана таинственным образом притягивало его.
– Я благодарил Бога. За то, что он послал мне вас, чтобы открыть мне глаза. Вы правы, – продолжал он, не обращая внимания на то, как в ужасе подергивалось лицо Жавера. – В том, что вы сказали обо мне и Козетте. Я долго над этим раздумывал… Но вы и в самом деле правы.
"Конечно, я прав, – подумал Жавер, – но это еще не повод возносить молитвы".
– Я и вас должен поблагодарить, – кажется, я еще не успел этого сделать. Я благодарю вас за то, что вы подарили мне свободу. И за то, что выразили свое мнение. – Жавер кивнул в знак того, что понял и принял его слова, но промолчал, и тогда Вальжан продолжил. – Я бы с удовольствием пригласил вас на свадьбу, если только вы согласитесь. Когда вам станет лучше. Козетта будет очень рада снова вас увидеть. И… И, возможно, мне будет легче перенести присутствие этого юноши рядом с нею, если вы будете там же. – Что-то почти смущенное появилось в глазах Вальжана, будто он неуверенно нащупывал почву. Жаверу показалось, будто на него вылили ушат холодной воды. Вальжан протягивает ему руку, но он не может до нее дотянуться.
– Я не принадлежу к тому миру, где все стоит вверх дном, – резко осадил он Вальжана. – Это ваш мир, Вальжан, не мой. Этот мир не может существовать, и я в нем остался совершенно один, после того как вы так бесцеременно отобрали у меня возможность его покинуть.
Какое-то время они оба молчали, но пока Жавер боролся с собой, чтобы не выдать эмоций, на лице Вальжана медленно расплывалась улыбка.
– Но инспектор. – Слова подействовали на Жавера, как удар по лицу. – У вас же есть я.
Жавер растерянно заморгал, и Вальжан рассмеялся.
– Да неужели вы думаете, что после всего, что вы для меня сделали, я так просто вас отпущу?
Вальжан протянул ему руку. Ему осталось лишь схватить ее.
Ende
-
-
13.04.2013 в 20:08-
-
13.04.2013 в 20:28спасибо автору и переводчику!
-
-
14.04.2013 в 18:24-
-
15.04.2013 в 13:09-
-
18.04.2013 в 23:47Спасибо, я очень рада. )))
-
-
19.04.2013 в 15:13